– Пытаюсь понять… – пробормотал Маюр. – Не мешайте. Тихо!
Вблизи глаза Маюра пугали: они были очень похожи на рыбьи. Круглые расширенные зрачки плавали в выпуклых глазных яблоках, каждый в своем направлении.
Клиент положил руки на плечи Андрея Степановича. Очень сильные, аккуратные руки. Отодвинул его от себя.
– Я вас убедительно прошу, – сказал он. – Возьмите вещь и уходите. Через месяц я ожидаю получить ее обратно восстановленную. Никаких контактов с вами во время вашей работы я не желаю. Вам ясно?
– Ясно, ясно… – бормотал Андрей Степанович чуть рассеянно. На него мало впечатления произвела эта тирада. – Ну что ж, – со вздохом облегчения выговорил он, отодвигаясь наконец от предмета своего созерцания и шаря вокруг в поисках очков, – конфигурация в общем и целом ясна. Понимаете, мне необходимо осознавать, каким было окружение вещи, какое влияние оказывала на вещь внешность носителя…
– При чем здесь я? – осведомился заказчик.
– Не вы, а ваша бабушка… Я пытался рассмотреть ее в ваших чертах.
– Удалось?
– Нет, – сказал Маюр. – Вы соврали. Вы это либо украли где-то, либо купили.
– Уходите, – сказал богач. – Я утомлен вами. Делайте с этой брошкой что угодно. Сделайте ее под свою бабушку, под чертову бабушку – мне это безразлично, лишь бы через месяц она была у меня годная к употреблению. Я хочу подарить ее женщине. Вам доступно такое желание?
– Какое? – удивился Маюр.
– Желание что-либо подарить женщине?
– Ну… – сказал Маюр. Он никогда об этом не задумывался. Если ему было что дарить и находилась подходящая женщина, то иногда случалось… но нечасто.
– Все. Разговор окончен. Убирайтесь.
Маюр пожал плечами и вышел, забыв попрощаться.
Он долго бродил по городу, пытаясь представить себе ту женщину, для которой предназначался подарок. Какой она может быть? Какая женщина полюбит «человека с режущим краем»? Может быть – тощая, плоская, с мертвыми бледными волосами? Нет, такие вышли из моды и куда-то исчезли с улиц… Теперь по улицам ходят кругленькие особы, весьма ухватистые и аппетитные на вид. Один у них недостаток – коротковатые ноги. Такое вот уродилось племя в нынешней генерации.
Стоп. Маюр, вы – болван, сказал себе ювелир. Разве такой человек, как этот клиент, станет искать себе подругу на улице?
А где он станет искать ее?
Маюр стал размышлять об этом, но скоро у него разболелась голова, и он решил оставить тему как совершенно бесперспективную.
«Сделаю брошку ради брошки», – подумал он. Иногда он становился эстетом чистой воды и начинал исповедовать принцип «искусство ради искусства». Это его забавляло. Хотя клиенты, конечно, ни о чем не догадывались.
Работа заняла у него всего неделю. Он быстро начертил красивый завиток, отдаленно похожий на райскую птицу с длинным хвостом. «Клюв» этой птицы должен был размещаться в начале женской груди, изящный изгиб предназначался для того, чтобы обхватывать соблазнительную выпуклость, а в самой таинственной области, возле соска, будет находиться «хвост» птицы, длинная вытянутая спираль с маленькой сапфировой звездочкой в центре. Сапфир был ценный, звездчатый, именно это обстоятельство и навело Маюра на подобную идею.
Вещь выглядела благородно и заставляла вспоминать о стиле модерн. О времени, когда по Петербургу расхаживали чахоточные террористки и восторженные поклонницы поэтов, а женская ножка, обутая в ботик и случайно завязшая в сугробе, рождала предельные эротические грезы, после которых молодые люди делались бледными и некоторые даже кончали с собой.
Маюр чуть улыбался углами рта, когда рассматривал результат своих стараний. Если уметь читать в линиях вещей – так, как иные умеют читать в линиях рук, – то в брошке таился вызов. Она умела, как всякая интеллигентка, быть абсолютно непристойной. Более непристойной, чем простодушный армейский фельдфебель. Все зависит от того, как носить ее: вдоль груди или поперек. Брошка – сигнал. Если женщина нацепит ее под горлом – о такой женщине лучше забыть: в постели она скучна, в быту невыносима, но хуже всего то, что у нее отсутствует чувство стиля. Почему-то Андрею Степановичу казалось, что его заказчик, «человек с режущим краем», отлично разбирается в подобных вещах и будет ему признателен.
Как всякий художник, Маюр любил лесть. Особенно – искреннюю.
Ясным осенним днем, сунув, по обыкновению, бесценную вещь просто в карман, Маюр вышел из дома. Александровский парк, возле которого он обитал, выглядел так, словно у него начинался бесконечный день рождения: воздушные шарики казались почти ослепительными рядом с синим небом, и замерзшие юные продавцы смеялись ярко и шумно. Дети в пестрых курточках скакали по аллее, курточки раздувало ветром, и оттого дети и сами были похожи на воздушные шарики. Степенно цокали пони с бантиками в гривах – они занимались важным делом, катали девочек и мальчиков. Угрюмая старуха, обмотанная пестрой ажурной шалью, трясла блестящими «раскидайками», мячиками на резиночках, и было слишком очевидно, что нарядные обертки «раскидаек» сделаны из карамельных фантиков. Сегодня старуха как никогда напоминала разбойничью атаманшу из «Снежной Королевы».