Утром к нам подъехал старик чабан, и мы рассказали ему о ночной охоте на «рысь».
— Зачим рись? Ета кошака, большой, пёстрый! — пояснил чабан. — Люди кочевал город, а он забылся. Шибоко плохой кошак: ворует усе. Сколько раз его убивать начинал, а он слово знает! Вот и ти не попал! Даём ему мала-мала мяса, а то всю ночь мычить. Вчера забили бросить.
— Чем же, дедушка, кот зимой питается, когда здесь нет людей? — спросил я.
— Кто его знает? Мышей, верно, жрёть.
И в самом деле, вокруг построек всюду виднелись норы песчанок, целыми поселениями. Зверьки вставали на задние лапки и смело бегали недалеко от нас, взмахивая длинными хвостиками с чёрными кисточками. Но почему-то брошенный кот летом их не ловил, предпочитая с риском для жизни вымогать у чабанов ужасным мявом скудные подачки.
Вечером я поставил перед входом в комнату тарелку с молоком. Едва начало смеркаться, как за углом промелькнула тень. Я сидел на ящике не шевелясь. Тень промелькнула ещё раз. Наконец я увидел его. Огромный чёрно-белый кот полз из-за угла совершенно беззвучно прямо к тарелке с молоком, не спуская с меня глаз.
— Кис-кис-кис! — позвал я и всё испортил: как футбольный мяч, кот высоко подпрыгнул и мгновенно исчез.
Больше он не появился. Но утром тарелка оказалась пустой, а ночных воплей никто не слышал.
Несколько вечеров ушло на то, чтобы приучить кота не бросаться в сторону при звуке голоса и съедать молоко при мне.
Однажды вечером я придвинул тарелку с молоком ближе к себе. Кот появился в сумерках и долго неподвижно сидел на том месте, где обычно раньше стояла тарелка. Его глаза горели, и он, поводя усами» смотрел то на меня, то на молоко. Кончик хвоста у него нервно вилял.
— Кис-кис-кис! — тихонько позвал я.
Но кот не двигался. Стало быстро темнеть. Наконец он не выдержал и, весь распластавшись, пополз к молоку с рёвом, совсем не похожим на кошачье мяуканье.
Ещё несколько вечеров я приучал кота, всё ближе подвигая к себе тарелку с молоком. На «кис-кис» он больше не обращал внимания, но стоило мне пошевелиться — и кот мгновенно исчезал.
Прошла ещё неделя, и кот вечерами лакал молоко около моих ног, но всё время не спускал с меня огромных глаз. Он вспомнил значение слов «кис-кис" и сразу появлялся из-за угла, как только вечером я начинал звать его.
Настало время, когда я медленно протянул руку и коснулся кота. Он дико закричал, сжался, но остался на месте, а затем вскочил и неожиданно начал тереться о мои ноги. В страстном порыве к человеку он в каком-то экстазе извивался, тёрся, опрокидывался на спину и так дико орал, что мой сосед по домику испуганно закричал:
— Что это у вас там происходит?
Конечно, своим криком он вспугнул кота. Но перелом был сделан. Доверие кота ко мне было завоёвано.
Прошла ещё неделя, и кота удалось совсем приручить. Он смело входил в комнату на зов с высоко поднятым хвостом, лакал молоко, ласкался, но всё время был подтянут и напряжён, держась начеку. Порог в мою комнату был разрушен, и кот свободно проходил между полом и низом двери, не касаясь её спиной. Сила кота и его собранность были так велики, что поднятым вверх хвостом он легко открывал дверь, проходя под ней.
Осенью мы переехали в Улумбель, и я увёз туда кота, возвращённого к жизни среди людей. Перед отъездом в город я подарил его местному ветеринарному врачу. И он живёт у него сейчас, большой, толстый и обленившийся, забыв свою дикую жизнь.
ПОЛКАН
Зима в этом году была снежная. Бураны в горах Тянь-Шаня шумели целыми сутками, забивая снегом ущелья толщиной в несколько метров. В ельниках стояла тишина до звона в ушах.
Молодой охотник Евгений Адрианов и старик лесник поднимались по хребту с ружьями за плечами, В поводу они вели за собой осёдланных лошадей. Две собаки на сворках тянули вперёд. С каждым шагом подъём становился круче, а склоны по обе стороны хребта всё отвесней.
Лошади начали упираться и ложиться. Дальше подниматься можно было только пешком. Охотники остановились. На снегу не было ни одного следа.
— Ты побудь здесь с лошадьми, паря, а я подымусь выше тех камней — нет ли там следьев? — сказал старик лесник, поправляя за плечами ружьё.
Адрианов молча кивнул и устало сел на камень. Его спутник стал медленно подниматься по хребту. Большие камни скрыли его.