Последний петух вырвался, проскочил вдоль руки из-под сети и бросился бежать в кусты. Егерь кинулся догонять беглеца. Фазан упорно не взлетал, а бежал всё дальше по зарослям. Треща и ломая мелкий кустарник, егерь не отставал.
На всём бегу фазан юркнул в сухую траву и замер в ней, спрятав только головку и переднюю часть туловища. Егерь схватил его за шею и сунул в мешочек. Испуг так подействовал на птицу, когда она попала под сеть, что, вырвавшись, она не воспользовалась своим преимуществом перед человеком и, вместо того чтобы улететь, нелепо бежала, раскрыв клюв. Фазан привык в зарослях спасаться бегством, а все попытки взлететь были только что подавлены сетью — вот он и бежал.
Выпущенный в общую большую вольеру, этот фазан вначале взлётывал, как и другие, мягкий верх отбрасывал птиц обратно, и вскоре все они перестали пользоваться крыльями и только бегали по вольере.
Прошло несколько месяцев. Фазанов было поймано мало, и их решили не отправлять, а пустить обратно в тугаи.
Ранним майским утром егерь охотничьего хозяйства широко открыл двери вольеры. Но ни один фазан не вылетел. Они беспокойно бегали вдоль стен, мимо порога открытой двери и не замечали её. Привычка к четырём стенам вольеры у них оказалась настолько же сильной, как и у овец, которых не выгонишь из помещения в новые ворота, пока силой не вытащишь за уши нескольких упрямиц, — тогда все бросаются за ними.
Егерь долго ждал. Наконец терпение его истощилось. Он вошёл в вольеру и стал выбрасывать из неё фазанов в дверь. Вслед за первыми двумя бросились и остальные. Подняв хвосты и вытянув шеи, фазаны убежали в кусты. Но ни один из них не взлетел. Эта способность у них была надёжно подавлена сетчатым верхом вольеры.
КАК БЫ ЧЕГО НЕ ВЫШЛО!
Проснулись мы с Архипычем задолго до позднего зимнего рассвета. Спать больше не хотелось. Семилинейная лампа, с отшибленной верхушкой стекла, сильно коптила и едва освещала деревянный самодельный стол, скамью и нары охотничьей таёжной избушки. За крохотным обледенелым оконцем чернела ночь.
Вскипятить и напиться чаю заняло у нас немного времени. А январская ночь всё ещё держала тайгу в предрассветной темноте. Пришлось ждать. Мы молча лежали на нарах, курили и думали каждый о своём.
Наконец за оконцем посерело: забрезжил рассвет.
— Давай одеваться, — скомандовал Архипыч и поднялся с нар.
Мы пошли берегом речки, едва заметной под черёмуховыми кустами, согнутыми тяжёлыми снежными надувами. Сегодня нам предстояло осмотреть дальний участок тайги, где стояли капканы на соболей.
С каждой минутой в лесу делалось светлей. Где-то в стороне закричала кедровка. Несколько сорок пролетели над головой, направляясь к нашей избушке. Они каждое утро шарили в яме с отбросами, привыкнув, что нас в это время не бывает дома.
Неожиданно из-под самых ног выскочил крупный заяц-беляк. Отбежав немного, он сел. Архипыч не спеша снял с плеча мелкокалиберку, прислонился к берёзе и прицелился.
Выстрел на морозе прозвучал, словно хлопок в ладоши. Заяц свалился как подкошенный. В тот же миг из-под заваленной снегом черёмухи выскочил второй заяц. Он сразу скрылся в зарослях на берегу, но метров через двести показался на льду речки, в прогалине между кустами, у нас на виду несколько раз неторопливо прыгнул и сел.
Архипыч сунул шапку в развилку двух толстых сучков берёзы и сверху положил мелкокалиберку. Тщательно прицелившись, он выстрелил. Заяц свалился. Это была чистая, снайперская стрельба.
— Вот это здорово! На такое расстояние из мелкашки — и без промаха! — похвалил я.
Архипыч промолчал. Но потому, как он прищурил глаза и с трудом сдерживал улыбку, было видно, что он доволен.
— Что же теперь мы будем делать с этими зайцами? — спохватился я, держа за задние лапки двух тяжеленных беляков. — Не таскать же их весь день на себе?
Вернуться и отнести их в избушку Архипыч не согласится — старик был в плену всевозможных примет. По его мнению, если вернуться, то удачи на охоте не будет.
Впрочем, всё это не тревожило старого таёжника. Он достал из кармана верёвочку и подвесил на берёзе обоих зайцев за лапки, метра на два от снега.
— Сороки знают, что зайцы по деревьям не прыгают, — пояснил он. — Это все хищники знают, не только сороки. Значит, тут что-то неладно, какой-то подвох, как бы чего не вышло. Лучше таких зайцев не трогать. До самой весны ни одна птица их не пошевелит, вот увидишь. Ну, айда! — И Архипыч зашагал в глубь леса.
Я не стал возражать, хотя и был твёрдо уверен, что вечером мы найдём здесь только расклёванные заячьи скелеты.