Он покончил с картой и взглянул на вошедшую. Его лицо мгновенно приобрело торжественное и благочестивое выражение.
– Мисс Локхарт? Дочь покойного Локхарта?!
– Да.
– О моя дорогая! – воскликнул он, простирая к ней руки. – Что я могу сказать? Лишь то, как мне тяжело, как всем нам невыносимо тяжело было услышать о вашей утрате. Прекрасный человек. Великодушный работодатель. Истинный христианин. Рыцарь! Э-э… м-м-м… Великая утрата, печальная и трагичная утрата.
Она опустила голову.
– Вы очень добры. Но могу ли я попросить вас кое о чем?
– Моя дорогая!
Мистер Хиггс повеселел и принял самый радушный вид. Он подтолкнул к ней кресло и встал своей широкой спиной к камину, сияя ласковой дядюшкиной улыбкой.
– Я сделаю все, что в моих силах, обещаю вам!
– Ну, не то чтобы я прошу что-то сделать, все гораздо проще… Видите ли, мне бы хотелось у вас узнать… Мой отец когда-нибудь упоминал о некоем мистере Марчбэнксе? Вы знаете кого-нибудь с таким именем?
Мистер Хиггс глубоко задумался.
– Марчбэнкс… Марчбэнкс… Вы знаете, есть один корабельный поставщик в Ротерхите, его имя пишется Мар-джо-ри-бэнкс. Может быть, это он и есть? Хотя я не припомню, чтобы ваш бедный отец имел с ним какие-то отношения.
– Может быть. У вас есть его адрес?
– Где-то на Тасманской верфи, – сказал мистер Хиггс.
– Спасибо. И еще. Может быть, это глупо… Право, мне кажется, я вам чересчур докучаю…
– О, что вы, моя дорогая мисс Локхарт! Я полностью в вашем распоряжении. Просто скажите, как вам помочь.
– Ну хорошо. Вы когда-нибудь слышали такие слова: семь блаженств?
И тут случилось что-то страшное.
Как мы уже упоминали, мистер Хиггс был крупный, упитанный мужчина; так что, может быть, не столько слова Салли, сколько долгие годы злоупотребления портвейном, кубинскими сигарами и жирными ужинами заставили его внезапно схватиться за сердце и пошатнуться, ловя ртом воздух. Он сделал шаг вперед… его лицо потемнело, пальцы рванули жилет, и огромное тело рухнуло на турецкий ковер. Одна нога лягнула воздух и отвратительно дернулась пять раз. Открытый глаз был прижат к резной ножке стула, на котором сидела Салли.
Она не шелохнулась, не вскрикнула, даже не потеряла сознания. Лишь немного отвела подол своего платья от блестящего черепа и, закрыв глаза, несколько раз глубоко вздохнула. Так ее научил отец, утверждавший, что таково лучшее средство против паники. Он был прав: это подействовало.
Когда Салли успокоилась, она осторожно встала и отступила от тела. Ее мысли были в совершенном беспорядке, но руки, как она отметила, ей повиновались. «Отлично, – подумала Салли. – Когда я испугана, по крайней мере я могу положиться на свои руки». Это открытие обрадовало ее до смешного; и в следующий момент в коридоре послышался громкий голос:
– Сэмюэл Шелби, судоходный агент. Понял?
– А не мистер Локхарт? – отвечал другой голос, как бы в некоем сомнении.
– Нет больше никакого мистера Локхарта. Мистер Локхарт лежит на глубине тысячи морских саженей в Южно-Китайском море, черт бы его побрал. Я хотел сказать: «Упокой, Господи, его душу». Замалевывай, слышишь? Замалевывай его! Только не зеленым – я не люблю зеленого. Желтым, да повеселей, с разными еще завитушками вокруг. Понял?
– Да, мистер Шелби, – был ответ.
Дверь открылась, и обладатель первого голоса явился во плоти. Это был невысокий пухлый человек с соломенной челкой и рыжими длинными бакенбардами, которые неприятно сливались по цвету с его щеками. Он огляделся вокруг и не заметил тела мистера Хиггса, скрытого от него широким столом красного дерева. Вместо этого его лютующие маленькие глазки уткнулись в Салли.
– Вы кто? – грозно спросил он. – Кто вас впустил?
– Портье, – ответила Салли.
– Как вас зовут? Что вам тут надо?
– Я – Салли Локхарт. Но…
– Локхарт?!
Он длинно присвистнул.
– Мистер Шелби, я…
– Погодите. Где Хиггс? Он займется вами. Хиггс! Где же вы?
– Мистер Шелби, он умер…
Шелби замолчал и посмотрел, куда она указывала. Затем обошел стол.
– Что это такое? Когда это произошло?
– Только что. Мы разговаривали, и вдруг он упал. Может быть, сердце… Мистер Шелби, можно мне присесть?
– Да, пожалуйста. Вот ведь чертова глупость! Это я не к вам. Надо же было набраться такого нахальства – умирать на чужом полу! А он действительно умер? Вы уверены?