Мы напрягали все силы, стремясь направить наш утлый чёлн на спокойную воду, но нам это никак не удавалось. Подбрасываемое, как ореховая скорлупка, каноэ прыгало из водоворота в водоворот. Вдруг быстрое течение понесло его прямо на выступающую перед нами скалу, и только общим отчаянным усилием нам удалось в последний момент миновать её благополучно.
Мы промокли до нитки. Вода, словно желая показать свою силу, то хлестала нам в лица брызгами пены, то вертела на месте наш чёлн так, что мы не могли различить, в какую сторону течёт река.
Когда мы уже были близки к потере сознания в этой головокружительной мельнице, вода выбросила нас из водоворота и, как бы для развлечения, бросила в лапы пенистого потока.
Мы теряли силы.
Хватит ли их у нас, чтобы вырвать чёлн из бушующей водной стихии?
Ладони, судорожно Сжимавшие вёсла, опухли, пальцы покрылись пузырями. Пузыри лопались, обнажая кровоточащее живое мясо.
– Выдержи, выдержи! – шептал я. Страшнее всего надломиться, потерять веру в спасение. Тогда смерть без препятствий приходит к человеку.
Я не боялся за Сову: он – чистокровный шеванез, его никакая сила не сломит, даже смерть, грозящая нам.
Я боялся за себя, не верил себе. Боялся, что возобладает во мне кровь белых и я брошу весло – последнее орудие спасения. В этой борьбе мне предстояло убедиться, чья кровь сильнее бьётся во мне – кровь матери или кровь отца?
Сквозь шум воды, разбивающейся о скалы, до наших ушей донёсся грозный звук, во сто крат сильнее, чем шум самого быстрого течения.
Глухой грохот навис, подобно мрачной туче, над водой и лесом.
Теперь я понял, почему воины называли эту реку Говорящей Водой. Перед нами низвергался водопад, и его вечный шум дал реке это название.
– Сова-а-а! Сова-а-а!
Вряд ли услышал он мой зов из-за шума воды. Но, заметив, что я обернулся к нему, Сова, беззвучно шевеля губами, нагнулся ко мне. Волосы у него прилипли ко лбу, глаза покраснели.
Он прижался ухом к моему рту.
– Водопад! – прокричал я.
Теперь он крикнул мне в ухо:
– Если небольшой, то давай разгоним каноэ! Может быть, перепрыгнем!
Я кивнул в знак согласия. Терять нам всё равно было нечего, а прыжок мог нас спасти.
Собрав последние силы, мы схватились за вёсла. Я чувствовал, что руки у меня одеревенели по самые локти, мускулы на шее застыли в страшном напряжении, ноги слились со шпангоутами каноэ в одно целое, спина, несмотря на холодные брызги, горела.
Грохот водопада приближался. Вскоре мы увидели, как река внезапно проваливается, а на горизонте торчат вершины елей. Я почувствовал ещё, что мы вместе с нашим каноэ стали невесомыми и летим куда-то в пропасть, потом – страшный толчок, и моё сознание погрузилось во тьму.
Когда я открыл глаза, я лежал на прибрежном песке, а надо мной склонился мой отец, вблизи стояло несколько воинов. Я повернул голову направо: рядом лежал Сова, ему делали искусственное дыхание.
Когда Сова тоже пришёл в себя, нас посадили рядом, мы переглянулись, а затем подняли глаза на окружающих нас воинов.
Они гневно смотрели на нас, взгляды их не обещали ничего хорошего.
Я взглянул на отца. Он тоже смотрел на меня с горечью и гневом.
«Ого, – подумал я. – Здесь тоже не на что надеяться».
Отец заговорил:
– Вы поступили, как малыши – ути. Вы нарушили запрещение, и, значит, я потерял сына. Отныне будете жить вместе с женщинами, будете плести с ними корзины. Или оставайтесь в чаще и, если сумеете совершить подвиг, вам разрешат вернуться в селение. Своим непослушанием вы потеряли право на мужские отличия. Чтобы я больше не видел перьев в ваших волосах! – Он вырвал у нас из волос перья и бросил на землю со словами: – Мы презираем вас.
Каждое слово отца поражало меня, как. стрела. Я не смел взглянуть в глаза ни ему, ни другим воинам. Опустив головы, мы молча выслушали горькие слова и не пытались оправдаться.
Отец был прав: наказание нами заслужено. Но уж лучше остаться в чаще лицом к лицу с великой неизвестностью, чем стать посмешищем всего селения и плести циновки вместе с женщинами.
Раздался конский топот – отец с воинами ускакали. Мы остались одни.
Я смотрел на Сову, он посмотрел на меня и произнёс:
– С нами решено.
– Мей-у. Мегеу. Правильно решено, – ответил я. – Я иду в селение за оружием, а потом уйду в чащу и не возвращусь оттуда, прежде чем не верну себе подвигом потерянные перья.
– Я иду с тобой, брат, – сказал Сова.
Мы поднялись и медленно побрели к нашему селению.
3
С нами простился солнца закат
Посреди гор, среди синих скал.
А солнца восход нас повстречал
Средь голубеющих рек и озёр.
Блуждаем мы по следам зверей,
Чащу проходим из края в край.
Нам не страшны ни зной, ни мороз,
Ни ливень холодный, ни ветер, ни снег.
Прошло одиннадцать Малых Солнц с тех пор, как наша тройка стала блуждать в чаще. Скитания наши охотно разделил верный Тауга. Вместе бродили мы в лесах, вместе переживали дни радости и горя, вместе страдали от голода и наслаждались сытостью.
Чаща ещё больше укрепила нашу дружбу, и не было такой силы, что поколебала бы её.
Пёс нам очень помогал выслеживать зверей. Он вёл нас по следам, почти незаметным, и стрелы из наших луков всегда находили цель. Он предупреждал о приближении грозных хищников, с которыми мы бы не справились, и из охотников могли бы сами стать дичью для них.
Как здорово пригодились нам теперь знания, полученные в школе Молодых Волков, как пригодилось знание законов чащи!
День обычно проходил на охоте. Ведь мы, хотя и знали привычки лесных животных, но обладали слишком маленьким опытом, чтобы убить какую-нибудь дичь, достойную настоящего охотника. Жертвами наших стрел чаще оказывались молодые и маленькие обитатели леса, такие же неопытные, как и мы. Тауга кормился сам, а случалось, и нас подкармливал, принося пойманных им кроликов.
Но хуже всего приходилось ночью, когда все хищники выходили на охоту. Тогда мы попеременно с Совой поддерживали костёр, если волки подходили слишком близко, искали убежища на деревьях. Рысей мы тогда не опасались: нам было известно, что они избегают тех мест, где охотятся волки.
Но ещё страшнее, чем ночи, наполненные голосами охотящихся зверей, были ночи, наполненные кошмарами и лесными духами – злобными Мей-мей-гуэнис. Чащу они превращали в наших снах в страшные поляны, где нам мерещились танцы скелетов, сопровождаемые стуком костей.
От страха поднимались волосы на голове. Мы бы тогда предпочли увидеть целое стадо медведей, идущих по нашему следу. Когда же наконец рассвет прогонял тьму из леса, мы убегали подальше от места ночлега, и никакая сила не принудила бы нас вернуться на старую стоянку.
Мы старались держаться поближе к воде – на берегах озёр и рек легче добыть какую-нибудь водяную птицу. У воды нас не преследовали ночные кошмары, но зато докучало иное бедствие – комары. Они грызли нас настолько безжалостно, что мы иногда выглядели так, словно искупались в собственной Крови. В конце концов, не в силах больше терпеть укусы комаров, мы уходили в глубь чащи на поиски растения квес-туа-ткв. Его листьями мы натирали тело, и этот запах отгонял кровожадных насекомых.
Однажды, сидя у огня, мы услышали звук огнестрельного оружия.
– Белые! – закричал я.
Сова схватился за лук. Выстрелы доносились с другой стороны реки. Здесь нам пока ничего не грозило, но надолго ли? Костёр, его пламя могли заметить с противоположного берега, был немедленно потушен. Уничтожив следы нашего присутствия, мы пошли вверх по реке. Там находился известный только нам брод, и можно было перейти на другой берег.
Перед переправой мы сняли тетивы с луков, чтобы они не намокли. Река здесь широко разливалась, и благодаря этому течение было почти незаметно. Медленно текущая вода доходила нам до груди, но местами приходилось плыть. Густые заросли на обоих берегах спускались к самой воде. С одной стороны, это было нам на руку: в зарослях легко спрятаться. С другой стороны, если там скрывается неприятель, он перестреляет нас в реке, безоружных, как уток, а мы даже не увидим его.