Он прикрепил записку к ошейнику Сципиона и приказал псу отыскать Еву.
Сципион кинулся исполнять приказание.
Еву он нашел на берегу ручья, из которого имел обыкновение пить; девушка вынула из-за ошейника записку и, хотя лист бумаги был совершенно чист, прочла ее.
У Евы не было часов, но, даже не взглянув на небо, чтобы узнать, высоко ли стоит солнце, она точно угадала, когда подойти к яблоне. Без пяти пять она была уже на месте.
Ровно в пять Жак, вошедший в сад через потайную калитку, уселся на скамью под яблоней рядом с Евой.
Он не мог сдержать радости: Ева стала ясновидящей.
Дело происходило прекрасным осенним вечером. Двое влюбленных, гордые друг другом, наслаждались счастьем жить, видеться, сливаться в одну душу; они дышали полной грудью и с каждым глотком воздуха, кажется, вдыхали аромат небес.
По торжественному и сосредоточенному выражению лица Жака Ева тотчас поняла, что он собирается сообщить ей нечто очень важное и сокровенное.
В самом деле, доктор смотрел на девушку с особенной нежностью и серьезностью.
— Ева, — сказал он, — до сих пор я оказывал на ваш организм воздействие, необходимое, чтобы привести вас в то физическое и нравственное состояние, в каком вы находитесь теперь, но отныне я отрекаюсь от своей власти над вами. С этой минуты мое магнетическое могущество на вас больше не распространяется; я возвращаю вам тройственную свободу — свободу души, сердца и ума; я возвращаю вам свободу чувства и воли, дабы вы слушались не меня, но лишь самое себя. Прежде мы никогда еще не говорили с вами о союзе, который заключают меж собой мужчина и женщина и который называется браком; каковы обязанности людей, вступивших в брак, я объясню вам позже, ведь пока речь идет только о помолвке. До сих пор вы жили в уединении, теперь для вас настала пора узнать мир и выбрать себе мужа.
— Вы прекрасно знаете, Жак, — отвечала Ева, — что мне незачем выбирать; мой жених — это вы.
Жак прижал руку Евы к сердцу и, сняв с пальца золотое кольцо, произнес:
— Если вы этого хотите, Ева, то этого хочу и я. Примите же, как велит обычай, это золотое кольцо; пусть оно станет обручальным и вечно напоминает нам о том обещании, что мы дали друг другу.
И он надел Еве на палец кольцо, которое наделил чудесным свойством: он знал наверное, что всякий раз, когда девушка, имея его на пальце, вспомнит о своем женихе, она увидит его, где бы он ни находился, увидит взором если не физическим, то духовным.
XIV. UNDE ORTUS?5
В день помолвки двое влюбленных не могли не попытаться найти разгадку одной тайны, которая если и не казалась им препятствием на их пути, то, во всяком случае, вызывала некоторую тревогу.
Чьей дочерью была Ева?
Мы знаем, что Жак Мере нашел девочку в хижине браконьера.
Два соображения побудили браконьера и его мать согласиться на предложение доктора и отдать ему ребенка: желание избавиться от хлопот и надежда на исцеление бедной дурочки.
Однако, унося больную с собой, доктор обещал по первому же требованию вернуть ее истинным родителям.
Уверенность в том, что этими истинными родителями не являются ни браконьер, ни старуха и что настоящая семья нарочно оставила маленькую калеку в лесной хижине, ибо желала от нее избавиться, вселяла в душу доктора надежду, что Еву никто и никогда не вытребует назад.
Вдобавок, создав для девушки земной рай, он допускал в него только очень узкий круг лиц, которых мы назвали выше.
Поначалу Жозеф (так звали браконьера) и старуха Магдалена примерно раз в год наведывались к доктору, чтобы узнать, как поживает девочка, и посмотреть на нее.
Еву всякий раз выносили к ним; однако, поскольку в первые три года лечение еще не принесло видимых результатов, Жозеф и Магдалена постепенно разуверились в том, что доктор, как бы учен он ни был, сможет когда-либо превратить это существо, не умеющее ни ходить, ни говорить, ни думать, в женщину, достойную занять место среди мыслящих существ.
Затем, когда состояние девочки начало улучшаться куда более заметно, доктор — простим ему эту маленькую хитрость, внушенную любовью, — не стал дожидаться, пока Жозеф и его мать явятся в город, и сам отправился к ним, чтобы сообщить о здоровье своей пациентки.
С этих пор так и повелось. Желая задобрить Жозефа, доктор всякий раз приносил ему пороху и свинца, и браконьер, боявшийся делать подобные покупки сам, принимал дары с самой горячей благодарностью.
На расспросы о состоянии девочки доктор отвечал уклончиво:
— Ей немного лучше, я не теряю надежды: природа всемогуща! Естественно, что браконьер, помнивший Еву тем бесформенным комочком плоти, который унесли из его хижины, пожимал плечами и вздыхал:
— Что тут толковать, доктор, на все воля Божья! Затем двое мужчин отправлялись в лес поохотиться.
Вручив старухе свой кошелек, доктор убивал пару зайцев или трех-четырех кроликов и относил дичь домой, храня, однако, свои походы в глубокой тайне и не рассказывая о них ни единому существу.
Еву, безразличную ко всему на свете, долгое время очень мало заботила тайна ее происхождения. Но когда ум девушки сбросил те путы, какими сковывала его болезнь, и свершилось второе, нравственное ее рождение, она стала искать ответа на вопрос, где и как она появилась на свет.
Она смутно помнила первые визиты браконьера и его матери. Однако воспоминание это ничуть не трогало ее и не пробуждало в ее душе никаких дочерних чувств.
Жак Мере объяснил девушке, что эти люди два года ходили за ней; она была признательна им за заботу, но внутренний голос ни разу не сказал ей: «Этот человек — твой отец, эта женщина — твоя мать».
Со своей стороны доктор всякий раз, когда Ева заговаривала с ним на эту тему, с видимым смущением уклонялся от ответа, так что в конце концов девушка перестала расспрашивать его о своем происхождении и отчаялась узнать имена своих родителей.
Еве, существу естественному и чуждому условностей, такая скрытность была внове.
Часто Жаку случалось видеть ее печальной, озабоченной, встревоженной; сердце ее искало ответ на вопрос таинственного голоса, спрашивавшего ее:
— Кто ты?
Человек — существо столь слабое, столь ограниченное, столь жалкое, что, дабы не убояться самого себя, ему необходимо отыскивать себе опору и корни в лице тех, кто жил на свете раньше него. Ему необходимо знать, откуда он родом, через какую дверь вошел в жизнь, за чью руку держался, делая первые шаги.
Не доверяя самому себе, он желает чувствовать за своей спиной толщу прошлого; отсюда культ предков у индийцев и всех первобытных народов. Человек смотрит на себя как на отросток генеалогического древа и, будучи отростком, связывает свою будущность с этим древом. Сын отвечает за душу отца и за судьбу, ожидающую эту душу в загробном мире. Если он будет исправно приносить жертвы богам и выполнять долг перед своей кастой, он посредством собственной жизни дарует бессмертие тому, кто дал ему эту жизнь. Нераздельная связь человека с его предками, причастность к их судьбе — все, что составляет основу древних верований, — не что иное, как плод томления крови, желающей возвратиться к своему истоку.
Среди вопросов, которые должны всерьез волновать всякого человека, задумывающегося о себе и своей судьбе, мудрый Линней назвал первым следующий:
— Unde ortus? — Откуда родом?
Дабы ответить на этот вопрос, молодые народы прибегают к генеалогии. Известно составленное евангелистом Лукой родословие Иисуса Христа, происшедшего от первого человека, который, в свой черед, произошел от Господа Бога.
Все древние религии суть не что иное, как подобия библейской книги Бытие; под видом более или менее запутанных, более или менее ясных мифов они объясняют, откуда взялись окружающие людей предметы, как возник мир, как появился на свет человек, как сменяли друг друга кланы и династии, — одним словом, они восстанавливают ту путеводную нить, что ведет человека в прошлое и связует его конечное существование с бесконечностью.