А земля пробуждалась к новому дню. С реки потянуло туманом. Воздух наполнялся птичьим пением. Скошенная трава, как бы укоряя косарей, издавала живительный запах. Перепела, испуганно трепеща, все чаще выскакивали из-под кос, оставляя обнаженными свои гнезда. Но смотреть их было некогда. Поднимется солнце, высохнет трава, косить станет трудно. Вот и торопился Пантелюша сделать дел поболее. И когда вместо легкого «жих, жих» появился железный звон «дзых, дзых», Пантелеймон, докосив прогон до конца, выдохнул:
– Все! Жинка, стол накрывай, – сказал, сам пошел к реке.
За ним увязался и Андрей.
– Не устал? – хитровато посматривая на него, спросил отец, скидывая портки.
– Неа, – ответил Андрей, первым бросаясь в холодные, освежающие струи реки.
С реки они шли бодрые, усталость словно смыло. Подойдя к лужайке, где жена разложилась с обедом, Пантелеймон, глядя на обилие еды – куски жареного мяса, пареную репу, сыр, старое желтое сало, кисель в бадейке, – потер руки:
– А-а? – и вопросительно посмотрел на жену.
– Нету, – ответила она, пряча глаза.
– Нуу! – недовольно протянул он, усаживаясь в стороне от супруги.
– Да так уж и быть, – успокоила она его и пошла в кусты, откуда принесла кувшин.
Пантюша ожил.
– Где у тебя…
Она поняла, что он спрашивает кубок.
– Да перед тобой! Что… не видишь?
Пантелеймон взял его и налил медку.
– Ну… – он перекрестился, – с началом!
Выпив, вытер ладонью усы.
– А теперь, – налил в кубок немного медку, – выпей, Андрюша, за твое начало. Молодец, добрым косарем будешь!
Андрюша выпил.
– Держи! – отец подал ему на закуску хороший кусок мяса.
Полюдье полюдьем, но была у боярина Вышаты одна страсть. Любил он смотреть кулачные бои. Но чтобы были они ярче, зажигательней, свирепее, всегда устанавливал награду победителю. Как правило, это был конь с полным комплектом сбруи: седло с потником и чепраком, с подпругами, троком, стременами и уздечкой, нагрудник с пахвой. Да золотые гривни в придачу.
Поглядеть или поучаствовать народ прибывал со всей округи. Не чурались зрелища и бояре. Многие даже принимали участие. Им важна была слава. Сила была в цене. Бой начинался двумя группами. С одной стороны – бояре да дружинники, с другой – простой люд: смерды да рабы. Если выигрывал раб, получал свободу. Было за что драться. Бои проходили на площади перед боярскими хоромами. Боярин заставил ее выровнить, засыпать все бугорки. Местный еврей Хелал, державший корчму, в этот день зарабатывал столько, что ему можно было полгода не работать вообще. Хелалова бражка давала себя знать. Народ подогревался, ярость удваивалась. Для боярина и его гостей сооружали высокий помост. Видимость была отличная.
До убиения не доходило, но крови проливалось много. Количество участников с обеих сторон должно было быть равным. Мужики бились крепко. Но более тренированные дружинники да бояре чаще одерживали победу. А победителем считался тот, кто заставлял соперников бежать с поля боя. В честь победителя выкатывалась бочка браги и выставлялся на вертеле зажаренный бык.
Но самым интересным, самым захватывающим зрелищем была битва двух богатырей. Их выделяли с каждой стороны. Победитель обязан был обратиться к толпе и узнать: не хочет ли кто-нибудь оспорить его победу? Если находился смельчак, бой продолжался до победы. Потом целый год только и говорили о победителе. До очередного боя. Как бы дразня бойцов, двое слуг держали на виду под уздцы горячего сидельного коня. У многих горел глаз на такой дар. Да что делать, если колени дрожали.
Андрея, по мере его роста, все сильнее захватывали такие бои. После взрослых, когда пустела площадь, появлялись ватаги ребят, которые устраивали свои побоища. Как правило, побеждал тот, у кого был крепкий вожак. Постепенно образовались две группы: нижняя – в основном дети смердов, и верхняя, чьи родители были в услужении боярина.
Победа, как правило, доставалась верхней группе, пока не появился Андрей. И как-то незаметно он стал вожаком нижней группы. Однажды, когда нижние побежали, он остался один… Домой еле приплелся. Мать была в ужасе. Все лицо превратилось в сплошной синяк. Но и ругать было жалко. Она не знала мальчишек, которые бы не участвовали в таких драках. Вернувшийся с поля отец, увидев разукрашенного сына, только сказал:
– Ничего, до свадьбы заживет. А вот даже этому делу поучиться надобно. Слышал я, в Подлипке живет один аланец, большой мастак. Выздоравливай, сынок, бери барана и к нему.
Выздоровления ждать не стал. На ночь, как научила мать, обвязал лицо тряпкой, смоченной мочой, а утром, взвалив барана на плечи, отправился в село. Было оно верст за двадцать.