- Миша.
Рука Рами на мгновение застыла в воздухе, и он кротко изрек:
- Хорошее имя. Ему идет.
- Я тоже так считаю. Правда, он немного стесняется чужих людей. Ему нужно время, чтобы привыкнуть. Но думаю, с возрастом это пройдет, если ты чаще будешь меня навещать, - я ввернул товарищу полу-насмешку.
- Конечно, - Рами щелкнул меня по носу. - Пошли, проводишь меня до лифта.
Я опустил котенка на пол, и он тут же удрал в неизвестном направлении - только пяточки засверкали.
Стоя у лифта, я судорожно теребил свои волосы.
- С моим отцом столько проблем...
- Знаешь, как мне иногда хочется иметь подобные проблемы? Но раз у меня нет родителей, то и проблем тоже нет. Счастливый - самый не уместный эпитет для определения моего внутреннего мироощущения. Твои родители любят тебя, заботятся, и желают тебе только самого лучшего. Даже отец, какого бы страху не наводил своим внешним видом, все равно в тебе души не чает. Ведь ты - единственное и неповторимое чадо, взращенное его собственными руками, и он не посмеет причинить тебе вред. А характер, да... Характер и чувства - не тождественны. И то, как он себя ведет, не означает, что и чувствует то же самое. Он беспокоится о тебе, только по-своему. Поэтому, не стоит держать на него обиду.
- Какое бесподобное красноречие! Но признайся: ведь ты почти наделал в штанишки, да? Мой отец - гроза прерий, и только самый храбрый воин отважится встать у него на пути!
У Рами перекосило рот, будто его одолел неврит лицевого нерва.
- И возразить-то нечего.
- Аха-ха-ха! Ладно, принц ночи, ваша карета подана. До встречи!
- До встречи, Дан. - Крамник на прощание махнул рукой и растворился в потемках кабинки лифта.
Я подступил к перилам и глянул вниз, куда лестница уходила спиралью, скрываясь на последних пролетах в темноте. Стоя неподвижно, я вслушивался, как лифт опускается до первого этажа. И только когда двери со скрежетом разъехались, я вернулся к себе домой.
***
Прошел невзрачный понедельник, за ним наступил скучнейший вторник, что вполне логично, учитывая последовательность дней в календаре. Завтра будет заурядная среда, послезавтра унылый четверг... Ничего неизменно. Но меня интересует именно сегодня, ведь мы должны всем классом во главе с нашей руководительницей Людмилой Михайловной отправиться в Набережный театр, чтобы, так сказать, приобщиться к высокому искусству.
Мы добрались до театра довольно быстро. Зайдя в теплое помещение, мы первым делом избавились от верхней одежды и сдали ее в гардероб. Часть класса, состоящая в основном из девочек, отправилась в уборную, чтобы справить свою нужду и заодно прихорошиться, а часть - отправилась занимать места. Зал оказался не таким большим, каким я его представлял, но с богатой отделкой интерьера: стены, облицованные мрамором, щедро, но не вычурно украшенные лепниной и позолотой, бронзовыми орнаментами и канделябрами в стиле XVI века; сиденья, обтянутые красным велюром, и, конечно, огромная хрустальная люстра под потолком, который увенчала круглая фреска особой искусности. Мы разместились в центре партера, заняв четвертый и пятый ряды, откуда было все замечательно видно, и при желании можно было рассмотреть во всех подробностях сценические костюмы артистов. Сейчас бы в руки поп-корн, но мы не в кино. А жаль, я бы с удовольствием сходил на какой-нибудь леденящий кровь ужастик, а не на классическую оперу «Летучий голландец», которая поможет соприкоснуться с прекрасным, развить мою душу и все в этом культурном духе. Я все равно в этом ничего не смыслю.
Рядом со мной, по правую сторону, сидел Рами, а вот по левую - Олег Яснев, с которым мы перекидывались всего парой слов и то только по поводу домашнего задания. Он о чем-то болтал с девчонками, время от времени противно хихикая, а я, стараясь не прислушиваться к их разговору, который мне был совершенно неинтересен, пялился на пустую сцену и закрытые алые кулисы. Меня начинал продирать нервный озноб - поскорее бы началось выступление и поскорее закончилось, и мы бы, наконец, поехали домой. Но ожидание было невыносимо-тягучим, как приторная нуга. Я искоса посмотрел на Рами, тот был расслаблен и, казалось, на мгновение задремал. Он вспорхнул в ту секунду, когда весь свет в зале выключился, и на сцене началось какое-то движение.
Первые полчаса я честно пытался проникнуться сюжетом, что, по правде говоря, мне удавалось очень даже неплохо, но вот дальше меня, утомленного в меру насыщенным днем, стало неизменно клонить в сон. Сквозь полу-распахнутые веки я едва улавливал маячащие расплывчатые фигуры, что самозабвенно пели на журчащем немецком под симфоническую музыку талантливого композитора Рихарда Вагнера: