В наушниках запела французская певица, и я, прикрыв блаженно веки, на какое-то мгновение погрузился в пучину накативших воспоминаний одного из тех дней, когда мы с Михаилом и его родителями проводили свои каникулы в Париже, в начале июля. Мы сошли с трапа самолета и сразу оказались в параллельном мире, целой Вселенной, такой несуществующей и далекой. Однозначно, Париж разительно отличался от скромного городка Архангельска. Он не мог не восхищать своими достопримечательностями, своим менталитетом парижан и утонченностью стиля.
Мы посетили множество мест. От нашего внимания не смогла ускользнуть площадь Конкорд, а так же знаменитая фабрика Фрагонар и Лувр, художественный музей, чье здание представляет собой старинный королевский дворец, а его главным входом служит стеклянная пирамида. Мы прогулялись по набережной Сены к Новому мосту, откуда открывается великолепный вид на полноводную реку, своей поверхностью напоминающую шелковое покрывало, на ее правый берег, на череду парижских мостов. И, конечно, мы поднялись на Эйфелеву башню, которая является одним из главных символов Парижа. Это действительно грандиозное сооружение, сочетающее в себе мощь, легкость и изящество. И когда стоишь у ее подножия и задираешь голову вверх, создается ощущение, что она упирается прямо в небо, своей верхушкой растворяясь в облаках. Мы еще тогда с Михаилом поспорили, что тот, кто первым преодолеет все ступеньки, тот и победит. Михаил оказался несколько быстрее, но, не смотря на наш спор, он помог мне подняться, когда я совершенно выбился из сил. Перед нами открылась довольно просторная площадка, людей было мало; мы подошли к самому краю металлических перил, и обоих сразу охватило чувство безграничной свободы и полета. Под нами прогнулась огромная пропасть, и выглядела впечатляюще гротескно: она, словно фантастический дракон, выжидающе притаилась, обдавая своим горячим, почти обжигающим дыханием. С высоты птичьего полета весь город был как на ладони. Он казался картиной, нарисованной одиноким художником в момент нахлынувшего вдохновения. Михаил невольно раскинул руки, поддаваясь вперед, навстречу танцующему ветру, что заплетался в его непослушных прядях, отливающих алым в рубиновых отблесках заходящего солнца. И, наверное, именно тогда я в последний раз подумал, как хорошо, когда мы вместе.
Я бежал по извилистой протоптанной тропинке, меня окружали кустарники можжевельника, бузины, боярышника, которые вскоре сменились раздольным полем травы. Она сочно хрустела у меня под ногами, пожухлая, но местами еще зеленая; она колыхалась, прогибалась, исходила мелкой рябью от каждого дуновения ветра. По ее поверхности гуляли одинокие волны, разбиваясь о невидимую преграду, они будто манили, звали вслед за собой, исчезая вдали. Из травы робко выглядывали ковыль да бутоны разных цветов, они расправляли свои лепестки, источая душистый аромат. Скоро наступит зима и их тоже покроет толстым слоем снега. В детстве зимой я не раз находил под настом заиндевелые цветы, но еще живые, будто они уснули лишь на какое-то время.
Я свернул направо, в сторону высоких деревьев, и, продвинувшись немного вперед, обнаружил небольшое озеро с причалом. В некоторых местах доски прогнили и обвалились, обнажая вбитые в грунт древесные столбы. Но по нему все еще можно было пройтись. Я спрятал наушники от плеера в карман и зашагал вдоль берега; мои ноги утопали в рыхлой субстанции, оставляя неглубокие ямки. Они тут же наполнялись песком, будто в желании стереть любые признаки пребывания чужака. Я взошел на причал, подойдя к самому его краю, и, присев на колени, взглянул на воду, та ходила ходуном, разбиваясь о камни белоснежной пеной. Вода была достаточно прозрачной, чтобы я мог заметить у ее поверхности мелкую с золотисто-серебристой чешуей рыбу, которая виляла между стеблями камыша. Но не видел, как за мной кто-то следит.
Крамник стоял, опершись о дерево плечом и привычно засунув руки в карманы длинных, камуфляжной расцветки, шорт. На его лице отразилось недовольство. Обычно он приходит сюда, чтобы уединиться, однако, в этот раз его место было занято кем-то иным. Что его вовсе не радовало. Но в тоже время ему было любопытно следить за тем, кто зачем-то пытается ловить голыми руками рыбу: она только вырывается из мокрых неуклюжих пальцев.
Мне, в свою очередь, было забавно наблюдать, как рыбешка трепыхается у меня в ладони, а затем-таки, изощрившись, выпрыгивает из руки и поспешно уплывает на глубь водоема. Вроде всего лишь рыба, а какое огромное стремление к жизни, будто понимает своей крошечной извилиной, что может в любую секунду погибнуть. Я окунул в воду руку по самое плечо, пытаясь дотянуться до глупой рыбешки, спрятавшейся за утонувшей корягой, но вторая рука соскользнула с намокшего дерева и я, не удержав равновесия, плюхнулся в воду. В моем мозгу, будто что-то заклинило, и меня охватила жуткая паника. Я начал беспомощно барахтаться, мои ноги не доставали дна, и время от времени перед глазами исчезало солнце. Я захлебывался в собственном крике о помощи.