Когда из окон верхнего этажа высунулся настоятель в черной рясе, украшенной золотыми узорами, он кинул папироску на землю и прокричал в серый, сверкающий в лучах солнца рупор:
— Именем Советской власти, требуем оставить монастырь, предварительно сдав все находящиеся на территории ценности, представителям власти! Все ценности, что находятся за стенами монастыря, принадлежат трудовому народу!
— Никогда, — прокричал игумен, — никогда священные реликвии, не попадут в руки солдат антихриста! И если у вас хватит мужества посягнуть на прибежище божьих людей, то можете это сделать. Но каждый, кто ступит на территорию монастыря — будет предан анафеме.
Слова из уст священника прозвучали как-то не естественно. Даже Семен Федорович в этот бред с анафемой не поверил, а уж люди, считавшие себя — атеистами тем более. Но, тем не менее, некоторые милиционеры, интуитивно, осенили себя крестным знамением.
Молодой человек в кожанке взглянул еще раз в сторону монастыря. Выругался, плюнул. Затем наклонился и сорвал травинку. Запихнул ее в рот, словно это был лук-пырей и стал жевать. Вновь плюнул на землю и хитро так усмехнулся. Отсалютовал настоятелю, словно игумен был служивым, развернулся и направился к автомобилю.
Руководители ОГПУ о чем-то посовещались и направились к зданию школы.
Семен Федорович и не заметил, как возле него возник игумен. Отец Михаил взял в руки бинокль и взглянул на удаляющихся красных командиров.
— Совещаться пошли, — сделал вывод он.
— Вполне вероятно, — согласился Щукин, — Интересно о чем?
Священник улыбнулся и ушел. Семен Федорович впервые ощутил себя — дураком.
Как помнится — хорошая мысля, приходит опосля.
Семен Федорович не верил, что руководители ОГПУ поверили в проклятье. Они, скорее всего, проанализировали все возможные варианты осады. Учли, что окна превращены в бойницы, вполне возможно, предположили, что у монахов могло оказаться оружие. Но как бы, то, ни было, но когда совещание закончилось, а оно длилось очень долго, из здания школы вышел тот самый паренек. Пройдя вдоль строя милиционеров, остановился у автомобиля "НАМИ-1", гневно взглянул в сторону монастыря, выругался и забрался в кабину. Дремавший до этого шофер запустил мотор и они, подняв в воздух столб пыли, умчались в сторону Рыбинска.
Минут через пять из школы вышли еще двое. Неспешно они прогулялись монастыря. Причем старший из них, что-то объяснял младшему, показывая то в одну, то в другую сторону. Тот внимательно слушал, потом убежал выполнять приказание.
— Как вы думаете, Семен Федорович? — раздался за спиной Щукина голос отца Гермагена. — Они сейчас начнут атаку?
— Нет, — проговорил бывший вор, вспоминая рассказ зятя, — сначала они подкатят английский-танк, попытаются прорваться к воротам. А потом, — тут он замялся, надеясь, что не сказал ничего лишнего, — потом если у них не получится, прикатят артиллерию. Так что атака начнется только завтра утром.
Монах удивленно посмотрел на Семена Федоровича. Хотел было поинтересоваться, почему тот так считает? Сдержался. Как-никак Костомаров — военный и знаком, скорее всего, не понаслышке, с методами осады крепостей.
— Ладно, оставим несколько монахов, а сами пойдем служить вечерню…
— Вы не возражаете, если я перед боем вздремну? — спросил Щукин.
— Не возражаю, — ответил за Гермагена игумен Михаил, он вновь поднялся на колокольню.
Беспечность священника поразила путешественника. Семен Федорович вздохнул и посмотрел, как игумен медленно стал спускаться с колокольни по винтовой лестнице. Щукин хотел было последовать за ним, но передумал, решил немного задержаться. Он еще раз посмотрел в бинокль и только после этого спустился на площадь.
Пора было выполнять задание зятя, но для начала стоило бы выспаться чуть-чуть. У самой кельи Щукин встретил Егора Тимофеевича. Тот был разочарован, что штурм не начался.
— Я думал, удастся мне поквитаться с краснопузыми, — вдруг заявил тот, — столько лет ждал повода. Они ведь, гады, сына моего младшенького убили… Может выпьем перед смертью, — предложил неожиданно тот, вытаскивая из-за пазухи флягу.
— Увольте, Егор Тимофеевич, — проговорил Семен Федорович, — с удовольствием бы, да вот только хочу, чтобы утром голова была свежей. Да и умирать нам рановато, есть у нас еще в этом мире дела.
— Ну, как изволите, — молвил крестьянин, и направился в свою келью.
Ночь опустилась на монастырь. Иноки, кроме тех, что дежурил на стенах, мирно спали в ожидание завтрашнего сражения. На фоне черного неба пролетела, размахивая крыльями, летучая мышь, где-то за стенами в ближайшем лесу прокричал филин, громко и тоскливо.
Похолодало. Милиционеры расположились в неразрешенных за последние годы зданиях за пределами обители.
С колокольни донеслось тихое пение монаха.
Щукин открыл глаза. Минут пять пролежал вот так, прислушиваясь к происходящему. Наконец поднялся с кровати, подошел к единственному окошечку и попытался выглянуть на улицу. У него ничего не получилось.
"Ну, и бог с ним, — подумал он, бросить взгляд на часы, — пора!"
Накинул пиджак на плечи, и, стараясь не шуметь, вышел из кельи. Осторожно пробираясь по двору обители, он то и дело останавливался, чтобы убедиться, что все идет как задумано. Добрался до входа в подземелье и медленно побрел по пустынному коридору. Наконец увидел, впереди, небольшую комнату. Он не удивился бы нисколько, если бы у входа в нее стоял инок с винтовкой, да вот только, та не охранялась.
"Неужели так и оставят, — подумал Щукин, — нехорошо!"
Затем мысленно отругал монахов за беспечность, но, подойдя ближе, Семен Федорович понял, что недооценил затворников. Дверной проем уже стали закладывать кирпичами, положили у самой земли несколько рядов. Тут же стояло корыто и мешок с цементом. Вроде все делалось по уму, но больно медленно. Словно и не стоит за стенами обители враг.
"Хорошо, что дверь внутрь открывается, и не успели монахи начатую работу доделать". — Подумал Семен Федорович, достал из-за пазухи масленку. Он, несколькими каплями смазал петли двери. Постарался ее открыть, и это удалось.
"Не заперто".
Щукин вошел в помещение и втянул в себя воздух. Как и в том домике, где хранилось оружие, тот пах плесенью и сыростью.
— Погибнет все тут, — произнес Семен Федорович, — ой, погибнет. Если не от воды водохранилища, так от этой "загробной" сырости.
Подошел к ящикам, что лежали аккуратно сложенными у стены. Попытался поднять.
— Тяжело, — выдохнул он, — но унести смогу.
Вышел из кельи, и с массивной ношей добрался до потайного выхода из обители. Положил ящик в траву, вернулся за следующим. Такую операцию он проделал восемь раз, после чего вновь вернулся к хранилищу и закрыл дверь.
Где-то поблизости раздались голоса монахов. Среди них он узнал игумена.
— Вы должны замуровать келью к рассвету, — ругал он иноков, — а вы братья работу недоделанной — бросили. Нехорошо! У меня такое чувство, что оборона продлится недолго. Каким бы не был специалистом в военной области Костомаров — монастырь все равно нам не удержать. Так что давайте замуровывайте проход, и постарайтесь это сделать так, чтобы утром во время штурма были на стене! Обитель должны защищать все! От простого монаха — до служки, что недавно пел как соловей в церковном хоре. Да прилежно молился богу.
Не дожидаясь, когда появятся монахи, Семен Федорович, скользнул в проход и скрылся в темноте. Уже подходя к выходу, он услышал, как стучат мастерки.
Часть ящиков Щукин дотащил до машины и погрузил их в кузов, другую часть спрятал недалеко от входа. Затем, включил двигатель и выехал в сторону землянки. Там он сделал свое дело и вернулся на автомобиле к монастырю. Повторил операцию с ящиками, еще раз. Замуровал вход в "хранилище". Уже у стен обители подумал, что стоило бы прыгнуть в будущее и посмотреть, как изменился холм. Можно было бы вернуться в свое время, но Семен Федорович, дал себе слово, что останется с монахами до конца. Да и выспаться хотелось, а зять, он пока сокровища на свет божий из землянки не извлечет, не даст это сделать, а тут какая-никакая кровать.