Полное имя девушки было Анна-Маргарета фон Монс. Немка была младшей дочерью золотых дел мастера, чьими услугами частенько пользовались Гордон и Лефорт. Именно при содействии все того же Франца Яковлевича (вполне возможно того батюшка барышни надоумил) она лет шесть назад познакомилась с Петром Первым. Ходил слух, что до знакомства с русским царем она крутила шашни с небезызвестным Алексашкой Меншиковым. Было это на самом деле или всего лишь сплетня, Игорь уточнять не стал. Да и зачем? Он даже себя на мысли подловил, а не могла ли та в будущем подстроить замену царя? Так же отверг эту версию, как и предыдущие две. Не смог ответить на свой же вопрос — зачем? Если предположить, что Петр ее любит, то нет ничего удивительного, что Анна почти до самой кончины в четырнадцатом году восемнадцатого века будет рядом с ним. Появись другой, и она тут же потеряла бы всякий авторитет. Кто может поручиться, что "близнец" (так окрестил Ермилов двойника) потеряет так же, как и Петр, от ее красоты голову? Что-то не верилось.
"На вкус и цвет товарищей нет". — Решил Игорь.
Когда же Ермилов впервые увидел Анну, он понял, насколько правдиво описала ее толпа, утверждавшая (не существовало в будущем портретов барышни), что девушка на редкость красива. Если бы не отношения той с Петром, Игорь и сам не прочь был закрутить с ней интрижку.
— Вы так прекрасны, мадмуазель, — молвил он ей, когда вдвоем остались наедине.
— О, Мишель, — засмущалась она, затем вздохнула, — Вы говорить комплимент, а я не могу принять ни его, ни ваши ухаживания. Сердце мое несвободно, Мишель.
— Кто он, мадмуазель? — вскричал Игорь, делая вид, словно не знает о ее увлечении царем: — Кто?
— Государь московский, сударь.
— О, нет, мадмуазель! О, нет!
— О, да! О, да!
— Я убью его, чтобы завоевать ваше сердце, мадмуазель! — Воскликнул вдруг Игорь, сам не зная, всерьез или шутя говорит это.
— Кого, сударь?
— Я убью царя!
— Как вы смеете такое говорить, — возмутилась Анхен. — Убить царя…
— Я шучу, мадмуазель, всего лишь шучу. Неужели вы решили, что я смогу убить Петра? И тем самым огорчить вас, мадмуазель?
— Ну, я не знаю…
— Нет, нет. — Продолжал Ермилов. — Я его не смогу убить. Я даже скажу больше. Я собираюсь защищать его…
— От кого, Мишель?
— От любого, кто выступит против него…
— О, Мишель, — молвила Анна, — вы так благородны.
— Но…
— Что, но? — уточнила девушка.
— Я убью любого, кто кинет в вашу сторону хотя бы взгляд.
— Даже царя? — спровоцировала теперь уже Анхен, ожидая, что кавалер скажет по инерции: "Даже его".
Да вот только Ермилов ответил:
— Я же уже говорил, царя убить не смогу.
— А Меншикова?
— А он смотрит на вас? — поинтересовался Игорь.
— Смотрит.
— Я убью его!!! — вскричал путешественник.
— Я пошутила, Мишель. Мне не нужен Алексашка. Тем более, кто он такой? Конюх!
А действительно, кто такой Меншиков? Сын конюха. Единственный, как может оказаться, настоящий друг Петра Алексеевича. В душе сама простота. Хотя в будущем начнет превращаться в хитрую жадную лису, способную взять то, что плохо лежит. На данный момент можно даже назвать вторым человеком в государстве. Вот кому-кому, а ему подмена царя совершенно невыгодна. Никто ведь не гарантирует, что при дубликате тот просто не уйдет в небытие.
— Друг царя, — проговорил Игорь.
— А хотите, Мишель, я вас с царем и его приятелем познакомлю?
— Хочу!
— Тогда сегодня вечером приезжайте ко мне!
— Хорошо, мадмуазель, — молвил Ермилов и поцеловал прелестнице руку.
Игорь решил, что если уж не Лефорт, то, по крайней мере, Анна Монс способна его познакомить с Петром, и тем более порекомендовать в качестве телохранителя. Или как эта должность в эту эпоху называлась?
— Но, — сказал Игорь, словно только что вспомнив что-то важное, — меня с ним познакомить, хотел мой приятель Франц!
— Я сделаю это раньше, Мишель!
И девушка выпорхнула из комнаты, оставив его одного.
Огромный сад, не характерный для Москвы семнадцатого века. Пруд, в котором плавают лебеди. Шикарный двухэтажный дом, явно выстроенный для Анны Монс по личному указанию самого Петра. На втором этаже — балкон, предназначенный явно для того, чтобы кавалеры могли на нем выкурить трубку-другую, не мешая своим дымом хозяйке дома.
Ермилов вышел на него и достал из кисета трубку, закурил. Пока Игорь разглядывал сад, к нему присоединился Лефорт.
— Как вам фрейлейн, Мишель? — поинтересовался он.
— Прелестна, умна…
— Вот только не стройте насчет ее планов…
— Петра?
— Да. Его величество убьет любого, кто к ней приблизится.
Неожиданно Лефорт замолчал и посмотрел на появившуюся вдалеке карету.
— Государь, — шепнул Франц Яковлевич. — Пойду встречу. Наверно, не один пожаловал. Небось, и конюха своего прихватил.
По интонации швейцарца Игорю понял, что тот пренебрежительно относится к Меншикову. Путешественник вслед за Лефортом выбежал на крыльцо.
Из остановившейся у дверей особняка кареты сначала вывалился пьяный вусмерть князь Никита Зотов. Он встал на корточки. Игорь перестал курить и уставился на любопытное зрелище. О том, что это было в духе Петра, он слышал, но вот так вот видеть в первый раз… Даже дядька на козлах в большой меховой шапке повернулся, чтобы понаблюдать, хотя вряд ли тому это было в новинку.
Из открытой дверцы кареты сперва появилась правая нога, обутая в красный сафьяновый сапог. С помощью нее, Петр попытался отыскать спину князя. Когда ему это удалось, появился и сам государь. Он спрыгнул со спины Зотова и отвесил (несмотря на солидный возраст князя) тому пинок под зад. Никита упал лицом в грязь.
— Пошел прочь, скотина, — проворчал царь, — перед гостями меня позоришь. Утром велю, чтобы тебя выпороли, — задумался на секунду и добавил, — прилюдно!
Затем увидел на крыльце Франца Лефорта, развел руки в стороны и со словами: "Мой друг", направился к нему.
— О, государь, — проговорил Лефорт. — Вы слишком грубы с князем!
— Заслуживает, — проворчал Петр, — выпорю.
— Может, лучше, Питер, сменить гнев на милость? Как говорят русские — утро мудренее вечера.
— Ох, Франц, ну, ты и хитер. Так и быть, утром сам решение приму. Алексашка, — вдруг вскричал он, — что медлишь?
Из кареты выбрался Меншиков. Гневно посмотрел на Лефорта, словно терпеть не мог этого старикашку. По-всей видимости их чувства были обоюдными. Ну, то и понятно, несколько лет ведь гнул спину на иноземца. Сейчас вот при государе окреп и может себе теперь позволить, изредка правда, взглянуть на Франца свысока. Лефорт на Алексашку, скорее всего, гневался, да вот только виду при государе старался не подавать.
— Государь! Позвольте представить. Мой земляк — Мишель Ля Гранд.
— Француз! — воскликнул Петр.
Игорь повторил поклон Лефорта, заметив, что тот получился у него не так изысканно.
— Я и гляжу — француз! — проговорил государь. — Мы, эвон, с Алексашкой к баталии с Ивашкой Хмельницким приготовились. Готов присоединиться? Зело боюсь, не одолеем мы его вчетвером.
Третьим, скорее всего, был Лефорт, а четвертой, как предположил Игорь, — Анна Монс.
— С удовольствием, Ваше Величество, — ответил Ермилов и отвесил еще один поклон.
Во главе стола сидел Петр, перед ним огромный кубок, позади государя холоп с кувшином красного вина. Слева, гладя руку государя, Анна Монс, рядом с ней Лефорт. Справа Меншиков и де Ля Грант. На столе огромный жареный тетерев, осетр, запеченный с яблоками, грибочки маринованные да огурчики солённые. Государь все о Франции расспрашивает Мишеля. Ему любопытно, что творится у лягушатников, как называл французов Алексашка, ведь из окружения Петра только Лефорт бывал в тех краях, но давно. Игорь рассказывал все, что знал о государстве, стараясь при этом не произнести слова, появившиеся позже. Между тем, Меншиков отобрал у холопа кувшин, прогнав того на кухню, и стал разливать вино в бокалы и кубки, изредка подмигивая фаворитке. Та в свою очередь косилась на де Ля Гранда. Игорь понимал, что если конюх продолжит свои намеки, ему придется вступиться за честь дамы, а это в его планы не входило. Не хотелось раньше времени нажить врага. Поэтому, словно не замечая ее взглядов, продолжал Петру, увлеченно слушавшему и не смотревшему на Анну, рассказывать о Париже. Жалуясь на отсутствие какой-либо гигиены на улицах города. При этом опасаясь, что когда Петр во время "Великого посольства" окажется в тех краях, может увидеть совершенно иное. Замолчал, поняв, что больше ему государю российскому сообщить, в общем-то, и нечего.