— Стало быть, она вышла одна?
— Похоже, да.
— А ее брат?
— Ролан, оружейный мастер?
— Да. Его тоже не было с ней рядом?
— Нет. Он работал в своей мастерской целую ночь над каким-то срочным заказом. Он расстался с сестрой за несколько минут до того, как она виделась со мной.
Сквозь группу говоривших протиснулся человек, направлявшийся прямо к салону придворного парикмахера.
Человек этот был высок и закутан в длинный серый плащ. Войдя в салон, он и там раздвинул толпу посетителей и, не обращая внимания на ропот, быстро взбежал по лестнице в глубине комнаты на этаж.
Человек в плаще осторожно отворил дверь и оказался в комнате с двумя окнами, выходившими на улицу. В этой комнате стояли кровать, стол, комод, стулья и два кресла. На кровати, на испачканной кровью простыне, лежала Сабина Дажé. Лицо ее было невероятно бледным, глаза закрыты, черты лица сильно изменились, а дыхание едва слышалось. Было похоже, что девушка умирает. Рядом с ней в кресле сидела другая молодая девушка с заплаканным лицом.
В ногах, положив руку на спинку стула, стоял молодой человек лет двадцати пяти, очень стройный, приятной наружности, с лицом, выражавшим откровенность, доброту и ум, но в этот момент мрачным от глубокой печали.
Пришедший обвел глазами комнату. Взгляд его остановился на раненой, и лицо его стало бледным. Он вошел тихо, но даже легкий скрип двери заставил молодую девушку, сидевшую в кресле, повернуть голову. Она вздрогнула и поспешно встала.
— Брат! — воскликнула она, подбежав к человеку в плаще, который стоял неподвижно. — Вот и ты наконец.
Молодой человек также обернулся. Вошедший медленно подошел и печально поклонился мадемуазель Кинон, потом приблизился к кровати и остановился. Лицо его выражало скорбь. Он глубоко вздохнул.
— Неужели это правда? — спросил он.
— Да, Жильбер, это правда, — ответил молодой человек, печально качая головой. — Мою бедную сестру чуть не убили сегодня.
— Кто осмелился совершить подобное злодеяние? — продолжал Жильбер, глаза которого сверкнули, а лицо приняло серьезное выражение. — Кто мог ранить Сабину?
— Без сомнения, разбойники, свирепствующие в Париже.
— Ролан, — сказал он решительным тоном, — ты не подозреваешь кого-либо?
— Решительно никого!
Ролан пожал руку Жильберу.
— Я чувствую то же, что и ты, — сказал он.
— Отвечай прямо, как я спрашиваю тебя: не внушила ли Сабина кому-нибудь такой же любви, какую чувствую я.
Жильбер пристально смотрел на Ролана.
— Нет, — твердо ответил тот.
Жильбер покачал головой.
— Как же объяснить это преступление? — прошептал он.
На улице послышался стук колес, в толпе возникло оживление.
— Перед домом остановилась карета, — сообщила одна из служанок.
— Это вернулся Дажé, — сказал Жильбер.
— Да, — сказала Кинон, которая подошла к окну и выглянула на улицу, — а также герцог Ришелье.
— И Фейдо де Марвиль, — прибавил Ролан. — С ними доктор Кене и де Таванн.
Приезд двух карет, герцога Ришелье и начальника полиции произвел сильное впечатление на толпу у дома. Жильбер сделал шаг назад, бросив в зеркало быстрый взгляд, как бы желая рассмотреть свое лицо. Оставив на стуле плащ, Жильбер отступил и спрятался в оконной нише.
Сабина лежала все так же неподвижно и не открывала глаз. Ступени лестницы заскрипели под шагами прибывших.
IX. Летаргический сон
Вдруг человек с бледным, страдальческим лицом вбежал в комнату.
— Дочь моя!.. — воскликнул он прерывающимся голосом. — Дитя мое!..
— Отец! — воскликнул Ролан, бросаясь к Дажé. — Будьте осторожны!
— Сабина!.. — Дажé подошел к постели.
В эту минуту герцог Ришелье, начальник полиции и доктор Кене вошли в комнату. Мадемуазель Кинон пошла им навстречу.
Дажé наклонился над постелью Сабины, взял руку девушки и сжал ее. Его глаза, полные слез, были устремлены на бледное лицо дочери. Глаза Сабины были закрыты. Она лежала совершенно неподвижно.
— Боже мой! — прошептал Дажé. — Боже мой! Она меня не видит, она меня не слышит! Сабина! — продолжал он, склонившись над ней. — Дочь моя… мое дитя… неужели ты не слышишь своего отца? Сабина, взгляни на меня! Сабина!.. Сабина!..
Подошедший доктор тихо отстранил Дажé.
— Но доктор!.. — прошептал придворный парикмахер.
— Отойдите, — сказал Кене тихим голосом. — Если она придет в себя, малейшее волнение может быть для нее гибельно.
— Боже мой! — вскрикнул Дажé, следуя за Нисеттой и Роланом. — Как это произошло?