— Так ведь Надька изображена! — не унимался дядя.
— И что? — хитро прищурилась Авдотья Самсоновна. — Она тут красавица. Как есть ангел. А у губернатора, графа Арсения Закревского, сынок Петр Арсеньевич имеется. Помоложе своей сестрицы-перестарки. Как раз Наденькиных годков.
— И что? — все еще недоуменно удивлялся хозяин дома.
— Увидит Наденькину красу да и влюбится. Ты что, Иван Никанорович, не хочешь разве в зятья губернаторского сынка — Петра Закревского?
Дяденька почесал в затылке:
— Как не хотеть? Он же граф да генерал-губернаторский сын. Нам к нему не подступиться!
— А подарочек на что? — заулыбалась Авдотья Самсоновна. — Неужто, увидев такую красу, Петр не захочет с ней вживую познакомиться? Захочет обязательно! А ты, Иван Никанорович, прикажи поскорее холст обмерить да пошли слуг за рамой самой дорогой — чтоб была потяжелее да позолоты побольше. Уж раму-то слуги могут купить. А сам ступай к самоварчику.
На том и порешили. И в суматохе никто даже не спросил у испуганной Саши: откуда у нее оказался портрет.
Роман покрепче запахнулся в пальто. В комнате холодало. Дрова прогорели еще днем, когда он растопил печку для пришедшей Саши. Конечно, можно было бы набросить на себя еще и одеяла. Их у Романа было несколько. Но ими он закрыл картины — те тоже нуждались в тепле.
Ничего! До утра он не простудится. А там купит дрова в монастыре. Правда, денег в обрез, ну да на дрова хватит.
А днем он увидится с Наденькой! Какой ангел услышал его молитвы?! Но ведь услышал!
Ах, Саша — вестник надежды! Шварц улыбнулся: ведь и впрямь — вестник Надежды. Наденька… Надюша… Надежда всей жизни… Сколько раз Роман собирался с духом, чтобы подойти к этому ангелу небесному! И вдруг она сама прислала весточку, словно прознала про его желание. Какая славная девушка — прислала Сашу!
Интересно, а как Саша добралась до дому? Не попала ли в метель? После ее ухода такое началось! Круговерть, как в аду, — только к вечеру и стихло.
Понравился ли Наденьке портрет? Роман вскочил, как в лихорадке. И что он так разволновался? Конечно, понравился. Не мог не понравиться! Наденька такая нежная и добрая, она должна понять, что чувствовала душа влюбленного художника, пока он рисовал портрет.
А завтра на свидании Роман устроит ей сюрприз — и какой! Это будет как чудо — розы на снегу. Это будет совершенно невероятное — и снег, и розы! В жизни они не сходятся вместе — розы растут летом, а снег лежит зимой. Но Роман докажет возлюбленной, что для их любви нет ничего невозможного. Конечно, в оранжерее и розы можно купить зимой. Но на снегу они мгновенно завянут. А цветы, которые Роман преподнесет возлюбленной, не завянут никогда — ни в какой, даже самый лютый мороз. Они будут жить вечно, как и любовь Романа!
Правда… Роман вспомнил, как Саша старательно зашивала и латала его старенькую одежду. Придется предстать перед Наденькой в заплатках. У Романа круги пошли перед глазами, когда он представил прелестную Надин в ее собольем салопчике и себя в старом пальтишке. Кошмар! Позор! А вдруг кто увидит? Вдруг мадемуазель Надин застесняется нищего художника?!
Но тут уж ничего не попишешь… Денег на шубу нет. Или есть?
Роман стиснул тонкие пальцы. Костяшки хрустнули. Эх, если бы не его гордость, можно было бы и приодеться! Есть же сотня рублей, оставленная Василием Семеновичем. Новенькая казначейская бумажка с портретом покойной императрицы Екатерины Великой, за что и прозванная «Катенькой».
Вот только «Катенька» получена в результате совершенно незаслуженной оказии и потому должна быть возвращена владельцу. Короче говоря, хороша Глаша — да не наша. Вот и «Катенька» — чужая.
Правда, где искать владельца, Роман не знает. Но и тратить деньги не к лицу — хозяин ведь обещал вернуться. И что тогда Роман ему скажет? Я нашел ваши деньги да потратил? Это же бесчестно! Хотя… Судя по одежде хозяина, его собственной дорогущей песцовой шубе, сто рублей для него — небольшие деньги. Вот только как он оказался у стен Красносельского монастыря — для Романа загадка. Эдакие-то люди в каретах со слугами ездят. А Василий Семенович пешком пришел и в одиночку.
Роман тогда как раз чай грел. На стук в сени вышел. Кто-то мощным кулачищем стучал в дверь так, что она вот-вот с петель слетит. Открыл — обомлел. Уж на что он сам, Роман Шварц, даже в воинской части считался большого роста, но этот человечище повыше его самого был. Шуба до пола. Шапка на лицо съехала. Голос громовой: