— Вот она, мадемуазель Надин Перегудова! — радостно возвестила Шиншина, протискиваясь между офицерами. — И не одна! И смотрите, чем занимается!
Тут взгляд ее упал на Сашу и Романа, мирно стоявших у стены. Шиншина взвизгнула:
— Вы кто? Вы здесь откуда? Где Надька и ее хахаль?
— Какой хахаль? — раздался злой голос хозяина дома.
— Да твой сыночек Петр! — пронзительно заверещала Шиншина.
Закревский помотал головой, словно отгоняя страшное видение, и вдруг заорал, как на плацу:
— Молчать! Не сметь! Моего сына позорить не дам! Да как ты смеешь, ведьма, на наших детей напраслину напускать?! Да я тебя сгною!
— А я добавлю! — закричал подоспевший Перегудов. — Да как у тебя язык поворачивается! То мою дочь обзывать, то на сына его сиятельства наговаривать!
— Ничего я не наговариваю! — попыталась отбиться Шиншина. Голова ее затряслась, шея задвигалась, как в нервном тике. — Художник ее рисовал — рисовал! Значит, она…
— Не смейте! — вдруг закричала Саша. — Не смейте порочить Наденьку! Художник меня рисовал! Разве не видите?
И Саша подскочила к портрету.
Роман поднял взгляд. От всех этих приключений у него кружилась голова — не таким он представлял себе обед генеральский. Но тут случилось невероятное: он увидел, что действительно нарисовал не Надежду. Нет! Такой доброй улыбки у той злыдни никогда не было. И таких небесных глаз, как у ангела, не могло быть тоже. И тем более доброты!..
Вот только что Саша грудью защитила сестрицу, которая и пальцем бы не пошевелила ради нее. А о себе, конечно, и не подумала. Роман-то уже понял, о чем кричала эта ужасная старуха Шиншина. И как он только сам не подумал, рисуя девушку с розами! В высшем свете ведь считается неприличным, если девушка из аристократической семьи позирует неизвестному художнику. Вот если это модный известный живописец — тогда, пожалуйста. А неизвестный мастер — позор! И сейчас Саша взяла на себя этот позор, спасая репутацию сестры.
— Экая мадемуазель! — поцокал языком один из офицеров. — Эдакая красавица… — И он подмигнул товарищу.
— Это воспитанница наша! — прогудела Авдотья Самсоновна. — Я же говорила, что не наша дочь для портрета позировала. Всего-то бедная родственница.
— Вот — сами признаетесь! — победоносно подняла палец Шиншина. — Я же говорю, в семье безнравственность!
И тут Роман вдруг обрел голос.
— Никакой безнравственности! — спокойно и громко проговорил он. — Я действительно написал этот портрет. Но — со своей невесты.
И Роман галантно поцеловал ручку Саше.
Та застыла, как завороженная. Что же это происходит? Зачем Роман при всех целует ей руку? Зачем говорит о невесте? Неужто исполнилась ее мечта, и Роман понял, что не красавица Наденька, а ничем не примечательная Саша любит его по-настоящему?
И вдруг Саша осознала: ничего Роман не понял. И ее не любит. Он просто отводит всякие подозрения от Наденьки, стремится, чтобы никто не узнал и не понял, что не Саша была тут на свидании, а Наденька. Он же любит Наденьку и готов ради нее на все. Даже на то, чтобы жениться на Саше, которая так удачно подвернулась под руку, чтобы отвести подозрения от Нади. Вот потому-то он и говорит совершенно несусветное. Чего не скажешь при таких-то обстоятельствах!..
— Я уже имел честь просить руки Александры Кузьминичны, — прогремел Роман. — Правда, милейшая Авдотья Самсоновна?
— И я дала согласие! — Перегудова вбила руки в бока, подыгрывая Роману.
— Когда это было? — совсем некстати встрял Иван Никанорович.
— Было! — отпихнула муженька Авдотья Самсоновна. — Зачем отказывать приличному человеку? Он, между прочим, племянник известного литератора Вельтмана. — Авдотья Самсоновна повернулась к Шиншиной. — А ты бы, милая, шла отсюдова. За такие наветы тебе пол-Москвы от дома откажет.
10
Шиншина выскочила из библиотеки, словно ей хвост прищемили. В коридоре налетела на будущего женишка:
— Ты почему здесь? Почему не пошел со мной?
— Не хотел смотреть на позор Надин… — прошептал тот, явно не зная, что стряслось в комнатке при библиотеке.
— Не было никакого позора твоей проклятой Надин! — зло прошипела Шиншина. — Был мой позор. А все благодаря тебе, идиоту!
— Я же все сделал, как велела!
— Я велела к Надьке Петьку привести. А ты кого к кому привел?
— Петра к Надин…
— А откуда там художник с какой-то родственницей Перегудовых оказался?!
— Роман Шварц? — От удивления у Константина челюсть отвисла.
Внезапно в коридоре возник здоровенный детина в бархатном, богато изукрашенном камзоле.