Каково же было их разочарование, когда они, пройдя около двух миль, опять оказались на краю довольно высокого выступа, состоявшего из скользких глыб.
— Мы попали на какой-то островок! — сказал Пенкроф. — И уже исходили его из конца в конец.
Замечание моряка было правильным. Наших аэронавтов выбросило не на материк и даже не на остров, а на островок, имевший в длину не более двух миль и, очевидно, очень узкий.
Был ли этот каменистый бесплодный островок, унылый приют морских птиц, частью какого-нибудь большого архипелага? Как знать? Когда наши путники увидели его сквозь туман из гондолы воздушного шара, они не могли хорошенько его рассмотреть и определить, велик ли он. Но теперь Пенкроф зорким взглядом моряка, привыкшего всматриваться в темноту, казалось, различал на западе массивный силуэт гористого берега.
Однако ж в ночной тьме Пенкроф не мог установить, лежал ли их островок близ какого-то одного острова или же был частью архипелага. Не могли они также выбраться с островка, потому что его окружало море. А поиски инженера Смита, который, к несчастью, ни малейшим возгласом не дал о себе знать, приходилось отложить до утра.
— Молчание Сайреса ещё ничего не доказывает, — сказал журналист. — Может быть, он потерял сознание, может быть, он ранен и сейчас не в состоянии ответить нам. Не будем отчаиваться.
Журналисту пришла в голову мысль зажечь на первом из выступов берега костёр, чтоб подать сигнал Сайресу Смиту. Но тщетно все четверо искали топлива для костра, хотя бы стеблей сухого бурьяна. Кругом были только камни и песок.
Нетрудно понять, как горевали Наб и его спутники, — все они уже успели привязаться к отважному Сайресу Смиту. Но было совершенно ясно, что сейчас они бессильны ему помочь. Приходилось ждать рассвета. Возможно, что Смиту удалось спастись и он уже нашёл себе прибежище на берегу, а может быть, он погиб в море. Потянулись долгие и мучительные часы. Ночью сильно похолодало. Несчастные беглецы жестоко мёрзли, но почти не замечали своих страданий. Они даже и не подумали прилечь отдохнуть. Забывая о себе, они думали только о своём руководителе и товарище, надеялись, что он жив, поддерживали друг у друга надежду; они бродили по этому бесплодному островку, и всё их тянуло к северному выступу берега, который был ближе всего к месту катастрофы. Они прислушивались, они звали исчезнувшего друга, старались различить, не слышится ли крик, взывающий о помощи, и, вероятно, их голоса разносились далеко, потому что ветер улёгся и грозный шум океана уже начал стихать, так как волнение уменьшилось.
В какое-то мгновение им даже показалось, что на громкий вопль Наба отозвалось эхо. Герберт сказал об этом Пенкрофу и добавил:
— Пожалуй, тут неподалёку берег другого острова, и довольно высокий, — от него и отдалось эхо.
Моряк утвердительно кивнул головой. Ведь ему уже сказали об этом его зоркие глаза. Если Пенкроф хотя бы мельком, хотя бы на одно мгновение увидел землю, значит, перед ним действительно была земля.
Но далёкое эхо оказалось единственным откликом на громкие призывы Наба, — весь восточный берег островка, затерявшегося в беспредельности океана, замер в безмолвии.
Тучи постепенно рассеялись. Около полуночи появились звёзды, и если б инженер Смит в тот час был со своими спутниками, он заметил бы, что на небе взошли не те звёзды, которые сияют в Северном полушарии. В самом деле, на этом чужом небосводе не зажглась Полярная звезда; созвездия, сверкавшие в зените, были совсем не похожи на те, какие привыкли видеть жители северной части Нового Света; блиставший во тьме Южный Крест указывал, что путники находятся в Южном полушарии.
Ночь миновала. 25 марта около пяти часов утра небо в вышине чуть-чуть порозовело, но на горизонте ещё лежал зловещий мрак, а с моря надвинулся такой густой туман, что за двадцать шагов уже ничего не было видно. Туман клубился и тяжело полз по земле.
Итак, погода не благоприятствовала поискам. Беглецы ничего не могли различить вокруг. Наб и журналист Спилет тщетно всматривались в морскую даль; моряк и Герберт искали взглядом высокий берег на западе. Но нигде не было видно ни клочка суши.
— Хоть я и не вижу берега, — сказал Пенкроф, — а чувствую его… Он здесь, он где-то близко… Это так же верно, как и то, что мы бежали из Ричмонда!
Однако завеса тумана вскоре разорвалась, он стал подниматься в вышину, превращаясь просто в дымку, предвещавшую погожий день. В небе засияло яркое солнышко, жаркие лучи, проникая сквозь прозрачную пелену, разливали в воздухе тепло.