На западе взору их прежде всего предстала гора со снежной вершиной, которая возвышалась в шести или семи милях. С первых ее откосов, на протяжении двух миль от берега, виднелись обширные, поросшие лесом пространства, словно испещренные темно-зелеными пятнами — это были купы вечнозеленых деревьев. Далее, между лесом и плоской возвышенностью, зеленел обширный луг, прихотливо усеянный множеством деревьев. Слева, между густыми зарослями, кое-где сверкала река, и казалось, что ее извилистое русло ведет к южной части горы, где поток, вероятно, брал свое начало. В том месте, где моряк соорудил плот, речка протекала между двумя высокими гранитными стенами; по левому берегу стена шла сплошная и обрывистая; справа, напротив, она мало-помалу понижалась: каменный вал постепенно переходил в отдельные скалы, а скалы — в нагромождения булыжника почти до самой вершины.
— Что это, остров? — проговорил моряк.
— Если остров, то очень большой! — ответил мальчик.
— Остров, каков бы он ни был, все-таки остров! — заметил Пенкроф.
Но этот важный вопрос еще нельзя было решить окончательно. Что касается самой земли, то было ясно, является ли она островом или частью какого-нибудь материка, все-таки она весьма живописна и плодородна.
— Мы и за то должны благодарить судьбу, что она занесла нас на плодоносную землю! — сказал Пенкроф.
— Да, слава богу, что так случилось! — ответил мальчик.
Долго еще Пенкроф и Герберт разглядывали ту неведомую землю, куда их забросила судьба, но, даже составив первое впечатление, ни тот ни другой все же не могли вообразить, что ждет их тут.
Затем они повернули назад, следуя по южному краю гранитного плато, обрамленного длинными фестонами причудливых утесов, которые принимали иногда самые странные формы. Тут было множество птиц, гнездившихся в скалах и ущельях.
Герберт, скакавший с одного камня на другой, спугнул большую стаю пернатых.
— А! — воскликнул он. — Это не поморники и не чайки!
— Как же называются эти птицы? — спросил Пенкроф. — Похожи как будто на голубей.
— Да, это дикие голуби, их еще называют скалистыми, — ответил Герберт. — Я их сразу распознал по черной кайме на крыльях, по белому хвосту и голубовато-пепельному цвету перьев. Но дело в том, что этих скалистых голубей можно есть, — я, по крайней мере, знаю, что яйца их превосходного вкуса… Лишь бы только нашлись они в гнездах!
— Если найдутся, то мы не станем ждать, пока вылупятся голубята, а сейчас же состряпаем из них яичницу! — весело сказал моряк.
— В чем же ты рассчитываешь жарить свою яичницу? — спросил Герберт. — В собственной шляпе?
— Ну уж нет! Я таких фокусов еще не выучился показывать, — ответил Пенкроф. — В таком случае, дружище, мы, так и быть, сварим яйца всмятку, и я берусь управиться с самыми крутыми!
Пенкроф и Герберт стали очень внимательно осматривать все трещины и неровности гранитного утеса и действительно нашли в углублениях множество яиц. Они набрали несколько дюжин, уложили в шейный платок моряка и затем начали спускаться со стены, так как надо было вовремя поспеть к плоту с дровами.
Когда они пришли к излучине реки, было около часа дня. Течение уже перешло в обратное. Надо было пользоваться отливом, чтобы сплавить заготовленную древесину.
Пенкроф не решался пустить плот по течению и не хотел сам на нем плыть, а потому необходимо было как-нибудь иначе управлять им и удерживать его в струе течения. Разумеется, моряк недолго раздумывал, когда дело коснулось канатов и снастей. Он быстро сплел из сухих лиан длинную веревку в несколько сажен. Этот канат он привязал к плоту, и, в то время как Герберт гнал плот вперед, моряк, держа в руке конец каната, направлял его по течению.
Выдумка оказалась вполне удачной. Огромный ворох хвороста и сухих деревьев, придерживаемый моряком, быстро подвигался вперед. Следуя по высокому и крутому берегу, нечего было опасаться, что плот сядет на мель. Пенкроф и Герберт часа за два пригнали плот к устью реки, поставив его в нескольких шагах от «Труб».