— Глухари съедены? — спросил Герберт.
— До последней косточки! — отвечал Пенкроф.
— У нас ведь есть другая дичь в запасе.
— Как же будем ее жарить без огня? Да и дичи этой уж нет: ее, верно, унесло волнами. Надо что-нибудь придумать…
— Прежде всего уложим удобнее Смита, — сказал Спилетт.
— Куда его лучше перенести?
— Лучше всего в средний коридор.
Смит был перенесен и уложен там на водорослях.
Инженер погрузился в глубокий сон.
— Отлично, что он уснул, — сказал Спилетт. — Это скорее всего восстановит его силы, лучше всякой пищи подкрепит.
Наступила ночь, ветер теперь дул с северо-востока; сделалось очень холодно.
— Ну, теперь у нас прохладно! — сказал Пенкроф.
Действительно, было прохладно. Море унесло перегородки, устроенные Пенкрофом в некоторых частях коридоров, и теперь везде дул сквозной ветер.
— Надо непременно чем-нибудь укрыть Сайреса, — сказал Спилетт.
Все, словно сговорившись, сняли с себя кто куртку, кто китель и тщательно укутали товарища.
В этот вечер ужин состоял из одних ракушек, собранных Гербертом и Набом в весьма изрядном количестве на берегу. Мальчик, впрочем, присоединил к этим моллюскам съедобные водоросли, которые нашел на высоких скалах, куда морские воды захлестывали только во время самых высоких приливов.
— Это что за трава? — спросил Пенкроф.
— Это водоросли, — отвечал Герберт.
— И что, ими будешь сыт?
— Да, Пенкроф. Это саргассы, водоросли из семейства фукусовых.
— А!
— Саргассы, если их подсушить, представляют собой очень питательное студенистое вещество вроде желе…
— Попробуем! — сказал Пенкроф.
Истребив значительное количество литодом, он принялся сосать саргассы.
— Право, недурно! — сказал Пенкроф.
Все остальные были того же мнения.
— Я читал, что на азиатских берегах туземцы охотно ими питаются, — сказал Герберт.
— Ну и на здоровье им! — сказал Пенкроф.
— Скажи по правде, — засмеялся Герберт, — тебе не нравятся эти саргассы?
— Отчего не нравятся?! Очень нравятся, только все-таки я бы желал, чтобы господин Смит поскорее поправился и выручил нас… Экий холодище!
Действительно, холод сделался очень сильным, и не было никаких средств помочь этому горю.
— Надо что-нибудь придумать! — повторял моряк. — Непременно надо что-нибудь придумать!
И он начал «придумывать».
Он нашел немного сухого мха и два камешка.
— Попытаемся!
Он усердно принялся ударять камнем о камень; скоро полетели искры, но мох был недостаточно сухой и никак не хотел воспламеняться, и, кроме того, эти искры были вовсе не похожи на те, какие выбиваются из куска стали.
— Нет, из этого ничего не выйдет! — сказал огорченный Пенкроф. — Попробуем теперь тереть кусочки дерева, как делают дикари. Помоги-ка, Наб! Не очень-то я верю в это средство, а все-таки попытаться не мешает…
Бравый моряк и Наб выбрали две сухие деревяшки и принялись за дело.
Но как они ни старались, все понапрасну. Они только разогрели куски дерева и еще больше разогрелись сами.
После часовой работы с Пенкрофа полил градом пот, и он с горькой досадой отшвырнул от себя куски дерева.
— Я тогда поверю, что дикари этим способом добывают огонь, когда зимой будет жарче, чем летом! — сказал он. — Скорее загорятся мои руки, если их тереть, чем эти деревяшки!
— Ты напрасно сомневаешься, Пенкроф, — сказал Герберт. — Достоверно известно, что дикари именно этим способом добывают огонь…
— Ладно! Ладно!
— Но может быть, они используют для этого какое-нибудь особое дерево… А потом, нужна еще и сноровка. У нас, может, нет сноровки?..
— Ладно! Ладно!
Досада бравого моряка продолжалась недолго. Когда Герберт, подняв брошенные им деревяшки, в свою очередь принялся усердно тереть, Пенкроф не мог удержаться от смеха.
— Хочет нас с тобой перещеголять, Наб, да не перещеголяет! — сказал он. — Три, дружище, три!
— Я тру, — отвечал, смеясь, Герберт, — но я вовсе не имею претензии вас перещеголять. Я просто хочу согреться, потому что мне тоже надоело дрожать от холода. Ты увидишь, Пенкроф, что скоро мне будет так же жарко, как и тебе!
— На здоровье, на здоровье, дружище! — отвечал моряк. Затем он обратился к Спилетту: — Приходится сидеть без огня, господин Спилетт!
— Да, Пенкроф, — отвечал Спилетт, — но погодите, проснется Смит — и огонь тотчас же запылает!