— Да здесь два мыса, Пенкроф!
— Так что ж, что два? У нас будет мыс Северной Челюсти и мыс Южной Челюсти.
— Помечено, — сказал Спилетт.
— Теперь остается окрестить стрелку на юго-восточной оконечности острова, — сказал Пенкроф.
— То есть оконечность залива Союза? — спросил Герберт.
— Мыс Коготь! — воскликнул неожиданно Наб, который тоже желал окрестить какое-нибудь местечко.
И надо отдать Набу справедливость, он придумал совершенно подходящее название, потому что мыс весьма точно представлял собой подобие сильной когтистой лапы фантастического животного.
«Крестины» чрезвычайно развеселили Пенкрофа.
— А как же мы назовем речку, около которой нас выкинуло из шара и которая теперь снабжает нас пресной водой? — спросил Герберт.
— Речкой Милосердия, дружище! — отвечал моряк. — Непременно речкой Милосердия!
— А островок, на который мы сперва ступили?
— Островком Спасения!
— А площадку, которая возвышается над «Трубами» и откуда можно обозреть весь большой залив?
— Плато Дальнего Вида.
— А эти непроходимые леса, что покрывают полуостров Извилистый?
— Их можно окрестить лесами Дальнего Запада.
— На этот раз довольно, — сказал Смит.
Он определил положение острова относительно стран света как мог — по высоте и положению солнца, и оказалось, что залив Союза находится на востоке, равно как и все плато Дальнего Вида. На следующий день инженер намеревался точно определить север острова, заметив час восхода и захода солнца и определив половину времени, протекшего между этими двумя моментами.
Все собирались спускаться с горы, как вдруг Пенкроф воскликнул:
— Экие мы ветреники!
— Это почему? — спросил Спилетт, который уже закрыл свою записную книжку и встал.
— А сам наш остров еще не назван! Его-то мы и забыли!
Герберт хотел было предложить, чтобы остров назвали именем инженера, что, разумеется, одобрили бы все, но Смит не дал мальчику докончить фразу и сказал:
— Назовем его именем великого гражданина, друзья, — гражданина, который в настоящую минуту борется за единство Американской Республики. Назовем его островом Линкольна!
В ответ на это предложение прогремело троекратное «ура».
В этот вечер, перед отходом ко сну, новые колонисты долго говорили о своей родной стране; они толковали о страшной ожесточенной войне, которая ее опустошает, и каждый из них был вполне уверен, что Юг будет скоро усмирен и что Север восторжествует, то есть восторжествует справедливость благодаря Гранту и Линкольну.
Разговоры эти происходили 30 марта 1865 года.
Колонисты не могли и предположить, что шестнадцать дней спустя в Вашингтоне будет совершено ужасное преступление — в Страстную пятницу Линкольна сразит пуля фанатика[14].
XII. Серный источник
Колонисты острова Линкольна бросили последний взгляд на развертывавшуюся под ними картину их нечаянно обретенных владений и начали спускаться с горы.
Они обогнули кратер, следуя по узкому выступу гребня, и через полчаса благополучно достигли первой площадки, где провели прошедшую ночь.
— По-моему, пора перекусить, — сказал Пенкроф. — Который час?
— А вот надо, кстати, проверить наши часы, — сказал Спилетт.
Часы его не залила морская вода, так как почтенный репортер был выброшен из шара на песок, куда морские волны не достигали. Часы эти были превосходные — настоящий карманный хронометр, и Спилетт весьма аккуратно заводил их каждое утро.
Что касается часов инженера, то они, разумеется, остановились, пока он находился в беспомощном состоянии и лежал у подножия песчаного холма, но не испортились. Смит завел их.
— Судя по высоте солнца, теперь должно быть около девяти часов, — сказал он. — Я так и поставлю.
Спилетт хотел было последовать его примеру, то есть поставить и свои часы на девять, но инженер остановил его руку и сказал:
— Нет, любезный Спилетт, вы своих не переводите. Ведь на ваших ричмондское время, да?
— Да.
— Следовательно, ваши часы поставлены по меридиану Ричмонда, а меридиан Ричмонда почти тот же, что и меридиан Вашингтона?
— Да.
— Ну так пусть ваши часы идут по часам Ричмонда. Заводите их, но не дотрагивайтесь до стрелок. Это может нам пригодиться!
«Как это может ему пригодиться?» — подумал моряк.
Колонисты принялись за еду, и так усердно, что истребили весь запас дичи и орехов. Это, впрочем, ничуть не тревожило Пенкрофа.