Яйца, содержащие все необходимые для человеческого питания вещества, подкрепили силы друзей. Если бы не гибель их старшего товарища, Сайруса Смита, самого знающего и самого изобретательного из них, они были бы почти счастливы. Но, увы, Сайруса Смита не было, и даже тело его не могло быть предано погребению.
После ужина Герберт лёг спать. Корреспондент «Нью-Йорк геральд» стал заносить в свою книжку все события дня, но, сломленный усталостью, тоже скоро заснул; моряк всю ночь провёл у костра без сна, подкладывая дрова. Один Наб не остался в Камине: бедный малый до зари бродил по побережью, окликая своего пропавшего хозяина.
Так прошла ночь с 25 на 26 марта.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Нетрудно перечислить предметы, которыми располагали потерпевшие крушение.
У них не было ничего, кроме носильного платья. Исключением являлись записная книжка и часы Гедеона Спилета, не выброшенные за борт по забывчивости. Но больше ничего — ни оружия, ни инструмента, ни даже перочинного ножика. Всё было выброшено в океан.
Вымышленные герои Даниеля Дефо и других авторов робинзонад никогда не попадали в такое бедственное положение. Обломки их собственных или прибитых к берегу чужих судов снабжали их самым необходимым. Они не оставались безоружными лицом к лицу с дикой природой. Здесь же люди были лишены всего. Из ничего они должны были создать всё!
О, если бы с ними был Сайрус Смит! Его изобретательный ум и глубокие знания пришли бы к ним на помощь! Может быть, не все надежды на спасение были бы потеряны… Но, увы, нечего было и мечтать видеть снова Сайруса Смита.
Потерпевшие крушение могли рассчитывать только на себя.
Как ни важно было знать, куда забросила их судьба, но все единогласно решили отложить экспедицию для выяснения этого вопроса на несколько дней, чтобы заготовить пищу более питательную, чем яйца и моллюски; в предвидении грядущих лишений и трудов прежде всего надо было восстановить силы.
Камин был достаточно удобным временным убежищем. Костёр горел, и нетрудно было сохранить тлеющие угли. Наконец, рядом была река с пресной водой. Поэтому решено было провести здесь несколько дней, чтобы подготовить как следует экспедицию в глубь материка или вдоль побережья.
Этот проект больше всего улыбался Набу. Он не верил, не хотел верить в гибель Сайруса Смита и потому не решался покинуть место, возле которого произошла катастрофа. Пока море не отдаст инженера, пока Наб своими глазами не увидит, своими руками не прикоснётся к трупу своего хозяина, он не поверит, что этот выдающийся человек мог так бессмысленно погибнуть в нескольких стах шагов от берега!
Утренний завтрак в этот день, 26 марта, состоял из голубиных яиц и литодомов. Герберт очень кстати нашёл в расселинах скал соль, образовавшуюся путём испарения морской воды.
По окончании завтрака моряк предложил Спилету отправиться с ним и с Гербертом на охоту. Но, поразмыслив, они пришли к заключению, что кому-нибудь необходимо остаться в пещере, чтобы поддерживать огонь и на случай, маловероятный, впрочем, что Набу, продолжавшему поиски инженера, понадобится помощь. Поэтому корреспондент остался в Камине.
— Идём, Герберт, — сказал моряк. — Мы найдём боевые припасы по дороге, а ружья наломаем себе в лесу.
Но перед уходом Герберт заметил, что не мешало бы изготовить на всякий случай что-нибудь похожее на трут.
— Но что же? — спросил Пенкроф.
— Обуглившаяся тряпка при нужде может заменить трут.
Моряк согласился с этим предложением. Правда, необходимость пожертвовать носовым платком не слишком его прельщала, но эта жертва была неизбежна, и клетчатый носовой платок Пенкрофа вскоре был превращён в трут. Этот трут был положен в сухое, защищённое от ветра и сырости место в расселине скалы.
Было около девяти часов утра. Погода снова портилась; ветер дул с юго-востока. Герберт и Пенкроф, отойдя от Камина, остановились и ещё раз взглянули на струйку дыма, поднимавшуюся к вершине утёса. Затем они пошли вдоль берега реки.
В лесу Пенкроф первым долгом отломил два толстых сука и превратил их в дубины. Герберт заострил концы их об обломок скалы. Чего бы он не дал теперь за нож!
Боясь заблудиться, моряк решил не терять из виду берега реки, сужавшейся в этом месте и протекавшей под сплошным зелёным навесом. Нечего и говорить, что лес оказался совершенно девственным. Единственные следы, замеченные Пенкрофом, были следами каких-то четвероногих; судя по размерам отпечатков, это были крупные животные, встреча с которыми была бы небезопасна. Отсутствие следов человека не огорчило моряка, а, скорее, обрадовало: знакомство с жителями этой тихоокеанской страны было ещё менее желательным, чем встреча с хищными зверями.
Почти не разговаривая, потому что дорога была трудной, Герберт и Пенкроф шли очень медленно и за час едва одолели одну милю. Пока что охоту нельзя было назвать успешной; множество птиц порхало в ветвях, но они казались очень пугливыми, и приблизиться к ним было совершенно невозможно. В числе прочих пернатых Герберт заметил в болотистой части леса птицу с острым и удлинённым клювом, напоминающую по виду зимородка. Однако она отличалась от последнего более ярким оперением с металлическим отливом.
— Это, должно быть, якамара, — сказал Герберт, пытаясь приблизиться к птице.
— Я бы не прочь попробовать мясо якамары, — ответил моряк, — если бы эта птица любезно позволила зажарить себя.
В эту минуту ловко брошенный юным натуралистом камень ударил птицу у основания крыла. Но удар был недостаточно силён, и якамара не замедлила скрыться из виду.
— Какой я неловкий! — с досадой воскликнул Герберт.
— Нет, мой мальчик, — возразил матрос, — удар был меткий, не всякий мог бы нанести такой. Не огорчайся этим, мы поймаем её в другой раз!
Они пошли дальше. Чем больше они углублялись в лес, тем гуще и величественнее он становился. Но ни на одном из деревьев не было годных в пищу плодов. Пенкроф напрасно искал какое-нибудь из драгоценных пальмовых деревьев, имеющих такое обширное применение в домашнем обиходе. Этот лес состоял исключительно из хвойных деревьев, в том числе из уже ранее распознанных Гербертом деодаров и великолепных сосен вышиной в сто пятьдесят футов.
Неожиданно перед юношей вспорхнула стайка небольших птиц. Они рассыпались по ветвям, теряя на лету свои лёгкие пёрышки, которые, точно пух, падали на землю. Герберт наклонился, поднял несколько перьев и, рассмотрев их, сказал:
— Это куруку!
— Я предпочёл бы, чтобы это были петухи или цесарки, — ответил Пенкроф. — Можно ли их есть?
— Вполне. Они очень вкусны. Если я не ошибаюсь, они подпускают охотников совсем близко к себе. Их можно бить палкой.
Моряк и юноша подкрались к дереву, нижние ветви которого были усеяны птичками, охотившимися за насекомыми. Охотники, действуя дубинами, как косами, сразу сшибали целые ряды глупых птичек, и не подумавших улететь.
Только после того, как сотня птиц упала на землю, остальные решили спасаться.
— Вот эта дичь для таких охотников, как мы с тобой, Герберт! — сказал, смеясь, Пенкроф. — Её можно взять голыми руками!
Моряк нанизал куруку, как жаворонков, на гибкий прут, и охотники снова пошли вперёд.
Как известно, они должны были сделать как можно больший запас пищи. Неудивительно поэтому, что Пенкроф ворчал всякий раз, когда какое-нибудь животное или птица, которых он не успевал даже рассмотреть, исчезали среди высокой травы. Если бы хоть Топ был с ними!
Но Топ исчез одновременно со своим хозяином невероятно, также погиб.
Около трёх часов пополудни охотники увидели на ветвях несколько пар глухарей. Герберт узнал самцов по их оперению.
Пенкроф загорелся желанием поймать одну из этих больших, как курица, птиц, чьё мясо не уступает по вкусу рябчику. Но это было нелегко, так как глухари не позволяли приблизиться к себе.