Я понемногу стал приходить в себя.
Кругом, как будто подернутые легким туманом, виднелись стены сарая, но странно — стены были прозрачны: я ясно видел сквозь них… Вот группа кипарисов, дача профессора… далее — знакомые скалы, из-за которых ярким пятном вырисовывалась, вся облитая лучами восходящего солнца, красная крыша нашего лазарета.
Я с грустью подумал о своей комнате, стараясь представить ее, и… вдруг увидел… ясно, отчетливо увидел свою комнату… Вот сбоку, неприбранная еще после ночи, кровать, умывальник, письменный стол, на котором лежит недописанное письмо, начатое еще третьего дня.
Странное ощущение. Я чувствовал, что нахожусь на корабле, видел его, и в то же время видел свою комнату в лазарете… Эта двойственность впечатления была так необычайна…
— Мы двигаемся, — перебил мои мысли или, вернее, переживания профессор. — Смотрите!..
Бесшумно, как тень, корабль двинулся с места, прошел сквозь стену сарая и направился в самую гущу кипарисов. Я инстинктивно зажмурился, ожидая толчка, но ничего… Корабль прошел сквозь кипарисы, которые даже не шелохнулись, и стал медленно подниматься кверху.
Ощущения полета трудно передать… Чувство какой-то обособленности, независимости, неведомости… Я смотрел на землю и она казалась мне чужой, далекой… И чем дольше продолжался полет, тем связь с землей становилась все меньше… тем больше я начинал чувствовать себя обитателем совершенно другого, ничем не связанного с землей мира.
Профессор молча управлял кораблем, направляя его в разные стороны. Быстрота полета была изумительная. В несколько минут мы пролетели, по моим расчетам, более ста верст, сделав громадный круг.
Внизу, как в калейдоскопе, мелькнули Гурзуф, Ялта, Алупка… Вот форты Севастополя, далее гладкая равнина моря…
…Далее простиралось открытое море…
Профессор нажал на руль. Машина плавно повернула и бесшумно понеслась обратно, опускаясь все ниже и ниже…
Перед нами груда скал. Корабль проходит сквозь скалы, не замедляя хода, проносится мимо лазарета, минует белый дом и опускается в сарае.
Легкий треск электрического разряда, взрыв, ощущение головокружения, близкое к потере сознания, и я снова на земле…
Пораженный всем пережитым, я без движения стоял на палубе корабля, пока голос профессора не заставил меня очнуться:
— Слезайте! Для вас есть работа.
Я послушно сошел на пол сарая.
— Видите, вон в углу сарая стоит ящик. Его только вчера привезли. Это пустые оболочки двадцати бомб. Вы должны завтра к вечеру их набить. Взрывчатое вещество, с действием которого вы уже знакомы, возьмете у меня в кабинете. Там его достаточное количество…
— А аппарат, возбуждающий ток и производящий взрыв?
— Это все я сделаю сам… — ответил профессор. — Вы только набейте оболочки… Но завтра к вечеру обязательно все должно быть готово, так как послезавтра мы с вами совершим первую боевую экспедицию на турецкий фронт. Я уже наметил ряд пунктов, где мы произведем взрывы, а теперь за работу.
К вечеру одиннадцать бомб были закончены. Профессор лично ввинтил в каждую бомбу по небольшой металлической коробке, герметически закрытой посредством навинтованной крышки из того же белого металла.
— Для того, чтобы произвести взрыв, — сказал, между прочим, профессор, помогая мне перетаскивать вполне уже готовые бомбы на палубу корабля, — достаточно только слегка отвинтить эту крышку, чтобы туда проник воздух.
Я покосился на крышку бомбы, которую нес…
На следующий день… О, этот следующий день!.. Пока жив, никогда я его не забуду, так отчетливо и резко он врезался в мою память…
С утра я занялся набивкой бомб и, когда уже заканчивал работу, вошел профессор, неся с собой несколько аппаратов, которые он ввинчивал в бомбы для производства взрывов. На пороге профессор споткнулся, один аппарат вырвался из его рук, с треском ударился о металлический стержень, лежащий на полу, и покатился к моим ногам.
— Какая досада!.. — воскликнул профессор. — Если коробка попортилась, ее нечем заменить, так как больше готовых аппаратов у меня в данное время нет…
Я поднял аппарат и передал профессору. Коробка была цела, только трубка немного погнулась.
— Как жаль, что нечем заменить, — вздохнул Манутин. — Ну, да нечего делать, давайте приделаем эту машинку к бомбе… Авось сойдет…
Мы провозились минут сорок, так как согнутая трубка не хотела входить в отверстие, прорезанное для этой цели в бомбе, и только после нескольких ударов молотка, сделанных профессором, встала на свое место.