Беспомощность охотников сказалась еще яснее, когда мимо них пронеслась стая каких-то четвероногих; они мчались вприскочку и вдруг делали прыжок длиной футов в тридцать, словно взлетали на крыльях; они промчались через лес так быстро и прыгали так высоко, что казалось, будто они, как белки, проносились с дерева на дерево.
— Кенгуру! — воскликнул Герберт.
— А их едят? — тотчас справился Пенкроф.
— Потушить на медленном огне, так получишь кушанье вкуснее всякой дичи! — ответил журналист.
Не успел Гедеон Спилет договорить, как моряк, воодушевленный его словами, а вслед за ним и Наб и Герберт бросились вдогонку за кенгуру. Напрасно Сайрес Смит звал их, пытался остановить. Но тщетны оказались и попытки догнать кенгуру, которые на упругих своих ногах отскакивали от земли, словно резиновые мячи. Через пять минут охотники совсем запыхались, а кенгуру исчезли в чаще. Топа постигла такая же неудача, как и его хозяев.
— Мистер Сайрес, — сказал Пенкроф, когда Смит и Спилет догнали их. — Мистер Сайрес, сами видите, осязательно надо нам сделать ружья. В силах мы их сделать?
— Может быть, — ответил инженер. — Но прежде всего мы сделаем лук и стрелы. Я уверен, что вы научитесь так же ловко владеть ими, как австралийские охотники.
— Лук и стрелы? — с презрением переспросил Пенкроф. — Лук и стрелы — ребячья забава!
— Какой вы гордец, дружище, — заметил журналист. — А ведь долгие века люди пользовались этим оружием, и его было им достаточно, чтобы обагрять мир кровью. Порох — совсем еще недавнее изобретение, а война, к несчастью, так же стара, как род человеческий!
— А ведь это верно, мистер Сайрес. Ей-богу, верно! Вот я всегда так — скажу не подумавши. Вы уж извините!
Но Герберт, страстно увлекавшийся естествознанием, своей любимой наукой, снова заговорил о кенгуру.
— Кстати сказать, — заявил он, — мы натолкнулись на таких кенгуру, которых поймать очень трудно. Это были огромные животные с пушистым серым мехом. Но, если не ошибаюсь, существуют кенгуру черные и кенгуру рыжие; есть еще горные кенгуру, есть кенгуру-крысы. С ними гораздо легче совладать. Всего насчитывают двенадцать видов кенгуру…
— Герберт, — наставительно сказал моряк, — для меня существует только один вид кенгуру, называется он «жареный кенгуру», а вот его-то как раз нам с тобой не досталось.
Все невольно рассмеялись, услышав эту новую научную классификацию, созданную Пенкрофом. Добряк не скрывал своей досады, думая о том, что пообедать придется только певчими фазанами, но судьба еще раз смилостивилась над ним.
В самом деле, Топ, чувствовавший, что тут затронуты и его собственные интересы, рыскал по всем кустам; голод еще обострил его чутье. Возможно, он прежде всего заботился о самом себе, и если б схватил зубами какую-нибудь дичь, охотникам ничего бы не досталось однако Наб предусмотрительно следил за ним.
Время приближалось к трем часам дня; вдруг собака нырнула в густые заросли кустарника, и вскоре глухое рычание показало, что она схватилась с каким-то животным.
Наб кинулся к месту сражения и увидел, что Топ пожирает какую-то зверушку. Через десять секунд уже нельзя было бы узнать, какую, — она исчезла бы в желудке Топа. К счастью, собака натолкнулась на целый выводок, — на земле лежали бездыханными два других грызуна (добыча Топа принадлежала к породе грызунов).
Наб, торжествуя, вышел из кустов, держа в каждой руке будущее жаркое. Зверьки были крупнее зайца и покрыты желтой шкурой с зеленоватыми подпалинами. Хвост же у них был очень куцый, можно сказать зачаточный.
Наши охотники, как жители Соединенных Штатов, сразу узнали в этих зверьках марасов — разновидность агути, но несколько крупнее своих собратьев, живущих в тропических странах; марасы — настоящие американские кролики, длинноухие зверьки, вооруженные с каждой стороны челюстей пятью коренными зубами, что как раз и отличает их от агути.
— Ура! — крикнул Пенкроф. — Жаркое имеется! Теперь не стыдно и домой возвратиться!
Прерванное ненадолго путешествие возобновилось. Колонисты по-прежнему шли берегом Красного ручья, несшего свои прозрачные, чистые воды под нависшим сплетением ветвей казуарин, банксий и гигантских каучуковых деревьев. Великолепные лилейные растения, достигавшие двадцати футов высоты, и какие-то незнакомые юному натуралисту древовидные кустарники склонялись к ручью, журчавшему под сенью зеленых сводов.