Сайрес Смит уже думал, что до речки, протекавшей, как он полагал, под деревьями, на краю долины, они дойдут без всяких приключений, как вдруг увидел, что, навстречу им опрометью бежит Герберт. Наба и моряка не видно было за скалами.
— Что у вас там, мальчик? — спросил Гедеон Спилет.
— Дым! — воскликнул Герберт. — Между скалами, в ста шагах отсюда, дым поднимается!
— Значит, тут есть люди? — взволнованно сказал журналист.
— Не надо показываться им на глаза, пока не узнаем, с кем мы имеем дело, — предостерёг товарищей инженер. — Может быть, на острове живут дикари, а встреча с ними, по-моему, более опасна, чем желательна. Где Топ?
— Убежал вперёд.
— И не лает?
— Нет.
— Странно. Постараемся всё-таки позвать его.
Через несколько мгновений инженер, Гедеон Спилет и Герберт присоединились к товарищам и так же, как они спрятались за базальтовыми глыбами.
И тут все они явственно увидели, что в воздухе клубами поднимается дым характерного желтоватого цвета.
Инженер негромко присвистнул, подзывая Топа; собака тотчас подбежала к нему, и тогда Смит знаками велел товарищам подождать его, и тихонько стал пробираться между скалами.
Колонисты замерли, с тревогой ожидая результатов разведки, как вдруг послышался голос Сайреса Смита, громко окликавшего их, и они стремглав бросились к нему. Все четверо мигом очутились возле инженера и прежде всего были поражены неприятным едким запахом, пропитавшим воздух.
По этому запаху Сайрес Смит сразу догадался, откуда идёт дым, сначала вызвавший у него тревогу, которая не лишена была оснований.
— Этот дым или, вернее, эти испарения — дело рук самой природы, — сказал он. — Нам просто-напросто встретился сернистый источник. Если у кого болит горло, пожалуйста, тут прекрасно можно излечиться.
— Эх, жаль! — воскликнул Пенкроф. — Жаль, что нет у меня простуды!
Путники направились к тому месту, откуда поднимался дым. Они увидали довольно обильный сернистый источник, бежавший между скалами; воды его, поглощая кислород из воздуха, издавали едкий запах сернистой кислоты.
Сайрес Смит окунул в источник руку и нашёл, что вода маслянистая. Отпив глоток из горсти, он сказал, что у неё чуть сладковатый привкус, температура же её, как он полагал, была девяносто пять градусов по Фаренгейту (35 градусов выше нуля по стоградусной шкале). Герберт спросил, на чем он основывает такое определение?
— Да просто на том, дитя моё, что, когда я опустил руку в источник, у меня не было ощущения холода, да и горячей вода мне тоже не показалась. Следовательно, у неё температура человеческого тела, то есть около девяносто пяти градусов по Фаренгейту.
Отметив на карте сернистый источник, пока не имевший для них практической ценности, колонисты направились к опушке густого леса, отстоявшего на несколько сот шагов дальше.
Как и предсказывал инженер, там бежала речка, быстрая речка с чистой, прозрачной водой; её высокие берега были красноватого цвета, что свидетельствовало о наличии окиси железа в породах, из которых они состояли. По цвету берегов колонисты тут же дали речке название: «Красный ручей».
Да это и действительно был просто глубокий и светлый ручей, бравший начало в горах; то равнинной дремотной речкой, то бурным горным потоком, то мирно протекая по песчаному дну, то с сердитым рёвом прыгая по скалистый порогам или низвергаясь водопадом, одолевал он свой путь к озеру; ширина его была где тридцать, где сороке футов, а длина — полторы мили. Вода в нём оказалась пресная, и это позволяло предположить, что и в озере пресная вода. Обстоятельство это пришлось бы очень кстати, если б на берегах озера нашлось убежище более удобное, чем Трущобы.
Деревья, под сенью которых ручей пробегал несколько сот футов, по большей части принадлежали к породам распространённым в умеренном поясе Австралии и в Тасмании, и не похожи были на те хвойные деревья, которые встречались уже в исследованной части острова — в нескольких милях от плато Кругозора. В то время года, то есть в начале осени (в Южном полушарии апрель месяц соответствует нашему октябрю), они ещё не лишились листвы. Больше всего тут росло казуарин и эвкалиптов; некоторые из этих пород весной, вероятно, давали сладкую манну, подобную восточной манне. На полянах вздымались купы могучих австралийских кедров, а вокруг рослая высокая трава, именуемая в Австралии «туссок», но кокосовых пальм, которых так много на архипелагах Тихого океана, совсем не было — должно быть, остров отстоял, слишком далеко от тропиков.
— Как жаль! — сетовал Герберт. — Кокосовая пальма — очень полезное дерево, да и орехи у неё превкусные.
Птиц в лесу было множество, и они свободно порхали между ветками эвкалиптов и казуарин, — довольное жидкая зелень этих деревьев не мешала их полёту. Чёрные, белые и серые какаду, пёстрые попугаи всех цветов и оттенков, ярко-зелёные корольки с красным хохолком, небесно-голубые лори, — бесчисленное крылатое племя блистало красками, будто живая радуга, и поднимало оглушительный разноголосый гам.
Вдруг из зелёной чащи донеслись диковинные, нестройные звуки: то слышались звонкие птичьи трели, то кошачье мяуканье, то рычание зверя, то какое-то причмокиванье, как будто щёлкал языком человек. Позабыв о всякой осторожности, Наб и Герберт бросились к кустам. К счастью, там не оказалось ни грозных хищников, ни притаившегося дикаря, а сидело на ветках полдюжины самых безобидных существ — певчих птиц пересмешников, которых называют «горные фазаны». Несколько метких ударов дубинкой прекратили концерт этих имитаторов, а колонистам досталась на обед превосходная дичь.
Герберт указал своим спутникам на диких голубей, красавцев с бронзовыми крыльями, — одни украшены были великолепным хохолком, другие зелёным воротником, как их собратья на берегах залива Маккуори; но голуби и близко не подпустили к себе охотников так же, как вороны и сороки, улетевшие стаями. Выстрелив из ружья мелкой дробью, можно было бы уложить большое количество этих пернатых, но пока что у наших охотников не было не только дробовиков, не было у них ни копий, ни дротиков, ни пращей; впрочем, примитивное оружие вряд ли бы здесь помогло.
Беспомощность охотников сказалась ещё яснее, когда мимо них пронеслась стая каких-то четвероногих; они мчались вприскочку и вдруг делали прыжок длиной футов в тридцать, словно взлетали на крыльях; они промчались через лес так быстро и прыгали так высоко, что казалось, будто они, как белки, проносились с дерева на дерево.
— Кенгуру! — воскликнул Герберт.
— А их едят? — тотчас справился Пенкроф.
— Потушить на медленном огне, так получишь кушанье вкуснее всякой дичи! — ответил журналист.
Не успел Гедеон Спилет договорить, как моряк, воодушевлённый его словами, а вслед за ним и Наб и Герберт бросились вдогонку за кенгуру. Напрасно Сайрес Смит звал их, пытался остановить. Но тщетны оказались и попытки догнать кенгуру, которые на упругих своих ногах отскакивали от земли, словно резиновые мячи. Через пять минут охотники совсем запыхались, а кенгуру исчезли в чаще. Топа постигла такая же неудача, как и его хозяев.
— Мистер Сайрес, — сказал Пенкроф, когда Смит и Спилет догнали их. — Мистер Сайрес, сами видите, осязательно надо нам сделать ружья. В силах мы их сделать?
— Может быть, — ответил инженер. — Но прежде всего мы сделаем лук и стрелы. Я уверен, что вы научитесь так же ловко владеть ими, как австралийские охотники.
— Лук и стрелы? — с презрением переспросил Пенкроф. — Лук и стрелы — ребячья забава!
— Какой вы гордец, дружище, — заметил журналист. — А ведь долгие века люди пользовались этим оружием, и его было им достаточно, чтобы обагрять мир кровью. Порох — совсем ещё недавнее изобретение, а война, к несчастью, так же стара, как род человеческий!