Этот журнал попал к нам после того, как папашкина тётушка побывала на Крите. Там журнал с мамиными фотографиями красовался во всех киосках. Протяни в окошко несколько драхм — и журнал твой. Смешно даже думать об этом. Мы тут годами искали маму, а она там улыбалась всем прохожим.
— Какого чёрта она в это ввязалась? — спросил папашка и почесал в затылке. Тем не менее он вырезал все мамины фотографии и повесил их в спальне. Он считал, что лучше иметь фотографии женщины, которая похожа на маму, чем не иметь вообще ничего.
Именно тогда папашка и решил, что нам надо поехать в Грецию и найти там маму.
— Нужно попытаться вернуть её домой, Ханс Томас, — сказал он. — Если у нас это не получится, боюсь, она утонет в этой модной сказке.
Я не совсем понял его последние слова. Я не раз слышал, что человек утонул в своей одежде, но не знал, что можно утонуть и в сказке. Сегодня я знаю, что это возможно и что каждый человек должен этого остерегаться.
Когда мы сделали остановку на шоссе перед Гамбургом, папашка начал рассказывать о своём отце. Всё это я уже слышал, но на этот раз, пока мимо нас проносились машины, я услышал нечто новенькое.
Дело в том, что папашка был сыном немецкого солдата, теперь я не стыжусь этого, потому что знаю, что дети, рождённые от немцев, ничем не хуже других. Но это легко сказать. Ведь я не испытал на своей шкуре, каково расти без отца в маленьком городке на юге Норвегии.
Наверное, папашка заговорил о том, что случилось с его отцом и матерью, потому, что мы оказались в Германии.
Все знают, как трудно было в Норвегии с продовольствием во время войны. И бабушка тоже знала об этом. Вот она и поехала на велосипеде во Фроланд, чтобы набрать немного брусники. В ту пору ей было не больше семнадцати. По пути она проколола шину.
Эта поездка за брусникой, пожалуй, самое важное, что случилось в моей жизни. Забавно осознавать, что самое важное в твоей жизни случилось за тридцать лет до того, как ты родился, но, если бы бабушка в то воскресенье не проколола шину, не родился бы и мой папашка. А если бы не родился он, то и я тоже не появился бы на свет.
Итак, моя бабушка во Фроланде проколола велосипедную шину. У неё была полная корзинка брусники. И, конечно, ничего, чем можно было залатать шину, да и имей она всё под рукой, она вряд ли сумела бы сама наложить заплатку.
В то время по просёлочной дороге ехал на велосипеде немецкий солдат. Хотя он и был немец, оккупант, в нём не было ничего враждебного или отталкивающего. Он очень доброжелательно отнёсся к девушке, которая не могла доехать до дому со своей брусникой. К тому же у него с собой было всё необходимое, чтобы залатать шину.
Если бы дедушка был таким злобным негодяем, какими мы представляли себе всех немецких солдат в Норвегии, он бы просто проехал мимо. Но случилось иначе, хотя бабушка задрала нос и отказалась принять помощь от немецкого оккупанта.
Дело в том, что этому немецкому солдату понравилась девушка, у которой случилась беда. Однако в самой большой беде, случившейся с нею, оказался виноват именно этот солдат. Впрочем, всё это произошло уже очень давно…
На этом месте папашка обычно прерывал рассказ и закуривал сигарету. Надо признаться, что и молодой немец тоже понравился бабушке. В этом и состояла её оплошность. Она не только поблагодарила дедушку, починившего её велосипед, но и согласилась, чтобы он проводил её до Арендала. Бабушка без сомнения была и глупой и непослушной. Но хуже то, что она согласилась снова встретиться с унтер-фельдфебелем Людвигом Месснером.
Так бабушка стала возлюбленной оккупанта. К сожалению, человек не всегда выбирает, в кого ему влюбиться. Ей бы следовало перестать с ним встречаться до того, как она по уши влюбилась в него. Но она не перестала и горько за это поплатилась.
Дедушка и бабушка продолжали тайно встречаться. Если бы жители Арендала узнали, что она встречается с немцем, они бы исключили её из своего сообщества. Ибо единственный способ, каким обычные люди могли бороться с немцами, заключался в том, что они не имели с ними никаких отношений.
Летом 1944 года Людвига Месснера отозвали из Норвегии и отправили защищать интересы Третьего рейха на Восточном фронте. Они с бабушкой даже не успели проститься. Сев на поезд в Арендале, он просто исчез из бабушкиной жизни. С тех пор она ничего о нём не слыхала, хотя и много лет после окончания войны пыталась его разыскать. Она была уверена, что он погиб в боях с русскими.
И поездка за ягодами во Фроланд, и всё, что последовало за ней, было бы, наверное, забыто, если бы бабушка не забеременела. Это произошло как раз перед отъездом дедушки на Восточный фронт, но она узнала о своей беременности лишь спустя несколько недель после его отъезда.
То, что случилось потом, папашка называет злобой человеческой и в этом месте рассказа обычно закуривает новую сигарету. Папашка родился в самом конце войны. Как только немцы капитулировали, бабушку взяли в плен сами норвежцы, ненавидевшие всех норвежских девушек, которые встречались с немецкими солдатами. К сожалению, таких девушек было не так уж и мало, но хуже всего пришлось тем, которые родили от немцев детей. Разумеется, бабушка встречалась с дедушкой, потому что полюбила его, а не потому, что он был нацистом. Да и не был он никаким нацистом. До того, как его отправили в Германию, они с бабушкой строили планы о побеге в Швецию. Их остановило только то, что ходили слухи, будто шведские пограничники стали расстреливать немецких дезертиров, перешедших через границу.
Жители Арендала накинулись на бабушку и обрили её наголо. К тому же они избили её, хотя у неё был новорождённый ребёнок. Можно смело сказать, что Людвиг Месснер вёл себя более благородно.
Без единого волоса на голове бабушка уехала в Осло к дяде Трюгве и тёте Ингрид. В Арендале она больше не чувствовала себя в безопасности. Из-за того, что она была обрита, как старик, ей пришлось носить шапку, хотя стояла весна и было тепло. Её мать по-прежнему жила в Арендале, и спустя пять лет бабушка вернулась обратно вместе с маленьким папашкой.
Ни бабушка, ни папашка ни в коей мере не оправдывали того, что случилось во Фроланде. Единственное, что можно было поставить под сомнение, это меру наказания. Вот интересный вопрос: сколько поколений людей должны нести вину за преступление, совершённое когда-то их предком? Конечно, бабушка была отчасти виновата в том, что забеременела от немца, впрочем, она этого никогда и не отрицала. Гораздо труднее решить, правильно ли при этом наказывать и ребёнка.
Я много размышлял об этом. Папашка явился на свет в результате грехопадения. Но разве не все люди в конечном счёте произошли от Адама и Евы? Моё сравнение хромает, и я с этим не спорю. В одном случае речь шла о яблоке, в другом — о бруснике. В первом случае искусителем была змея, во втором — велосипедная шина, которая вполне могла бы сойти за змею.
Как бы там ни было, ни одна мать не может всю жизнь упрекать себя за то, что родила ребёнка. По-моему, нельзя упрекать и ребёнка за то, что он родился. По-моему, даже ребёнок, рождённый от немца, имеет право радоваться жизни. Именно в этом вопросе мы с папашкой и не можем согласиться друг с другом.
Словом, папашка вырос как немецкий приблудыш. И хотя взрослые в Арендале давно перестали наказывать девушек, встречавшихся с немцами, дети продолжали колотить детей, рождённых от немцев. Потому что дети обладают особой способностью перенимать у взрослых их злобу. Это означало, что детство у папашки было далеко не сладким. В семнадцать лет у него лопнуло терпение. Хотя папашка и любил Арендал, как и все его жители, он был вынужден наняться юнгой на корабль. Через семь лет он вернулся в Арендал, но тогда он уже встретил маму в Кристиансанне. Они поселились в старом доме на острове Хисёй, и я родился там 29 февраля 1972 года. Таким образом я тоже, конечно, должен нести свою долю вины за то, что случилось во Фроланде. Это и называется первородным грехом.