После обеда мы прогулялись по теплоходу. Папашка показывал на офицеров и матросов и объяснял мне, что означают полоски и знаки отличия у них на форме. Я невольно подумал о картах в колоде.
Вечером папашка сказал, что намерен ненадолго зайти в бар. Я предпочёл не заводить дискуссии на эту тему, но сказал, что пойду в каюту и буду читать Дональда.
Думаю, он даже обрадовался, что остался один. Что же касается меня, я уже размышлял над тем, что же такое Фроде собирался рассказать Хансу Пекарю когда они сидели и смотрели на селение карликов.
Словом, в каюте я собирался читать отнюдь не про Дональда. Может быть, я в то лето понял, что перерос и Дональда, и подобное чтиво.
Во всяком случае, в тот день я понял одну вещь: отныне философствует уже не только папашка. Понемногу я тоже стал философствовать.
ДЕВЯТКА ТРЕФ
…сладкий, искристый на вид напиток, имеющий шипучий вкус…
♣ "— Хорошо, что мы ушли оттуда, — начал старик с длинной седой бородой.
Он долго не спускал с меня глаз.
— Я боялся, что ты им что-нибудь скажешь, — продолжал он.
Только теперь он отвёл глаза. Показав на селение, он поёжился и спросил:
— Ты ведь ничего им не сказал?
— Боюсь, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил я.
— Ты прав. Я начал не с того конца.
Я с пониманием кивнул.
— Если есть другой конец, то было бы неплохо начать с него, — согласился я.
— Aber natürlich! — воскликнул он. — Но прежде всего ты должен ответить на один важный вопрос. Ты знаешь, какое сегодня число?
— Не совсем точно, — признался я. — Должно быть, начало октября.
— Меня главным образом интересует не число, а год, — сказал он.
— Тысяча восемьсот сорок второй, — ответил я, и тут до меня как будто стало что-то доходить.
Старик кивнул.
— Это случилось ровно пятьдесят два года назад, мой мальчик.
— Ты уже так давно живёшь на этом острове?
— Да, уже так давно. — Он снова кивнул.
Из угла глаза у него скатилась слеза. Она ползла по щеке, но он даже не постарался её стереть.
— В октябре тысяча семьсот девяностого года мы вышли из Мехико, — сказал он. — После нескольких дней пути наш бриг потерпел кораблекрушение. Вся команда погибла вместе с судном, но я ухватился за бревно, плававшее среди обломков. В конце концов я всё-таки добрался до земли…
Он глубоко задумался и замолчал. Я рассказал, что тоже попал на этот остров в результате кораблекрушения.
Он грустно кивнул и продолжал:
— Ты сказал "остров", я тоже так думал. Но можем ли мы с уверенностью сказать, что это именно остров? Я прожил здесь больше пятидесяти лет и много бродил по тому, что мы называем островом. Однако мне ни разу не удалось найти дорогу обратно к морю.
— Значит, это очень большой остров, — заметил я.
— Которого нет ни на одной карте мира? — Он посмотрел на меня.
— А может, мы попали не на остров, а на берег американского континента? — предположил я. — Или Африки, коли на то пошло. Кто знает, сколько времени мы были добычей течения, прежде чем нас вынесло на берег?
Старик грустно покачал головой.
— И в Америке, и в Африке живут люди, молодой человек.
— Но если это не остров и не один из больших континентов, то что же это тогда такое?
— Что-то совсем другое, — пробормотал он.
И опять глубоко задумался.
— Карлики, — сказал я наконец. — Ты сейчас думаешь о них?
Не ответив на мой вопрос, он спросил:
— Ты уверен, что попал сюда из внешнего мира? Ведь ты тоже не из местных?
Я тоже? Значит, он всё-таки думал о карликах!
— Я нанялся на судно в Гамбурге, — сказал я.
— Правда? А я сам из Любека…
— Вообще-то я тоже из Любека. В Гамбурге я нанялся на норвежскую шхуну, но родился я в Любеке.
— Неужели? Тогда ты прежде всего должен рассказать мне, что случилось в Европе за те пятьдесят лет, что меня там не было!
Я рассказал то, что знал. О Наполеоне, о войнах. Рассказал, что в 1806 году Любек был разграблен французами.
— А в тысяча восемьсот двенадцатом году, через год после того, как я родился, Наполеон пошёл войной на Россию, — сказал я наконец. — Однако оттуда ему пришлось бежать с большими потерями. В тысяча восемьсот тринадцатом году он был разбит в большой битве под Лейпцигом. Тогда ему дали остров Эльбу, это всё, что осталось от его империи. Но через несколько лет он вернулся и восстановил свою Французскую империю. Он был разбит в битве при Ватерлоо и свои последние годы провёл на острове Святой Елены, к западу от Африки.
Старик слушал с большим интересом.
— Наполеон хотя бы мог видеть море, — буркнул он.
Казалось, он видит всё, о чём я говорил.
— Похоже на сказку, — сказал он, помолчав. — Вот, значит, как сложилась история Европы после того, как я её покинул. А могла бы сложиться и иначе.
Мне пришлось с ним согласиться. История, она как большая сказка. Они отличаются друг от друга только тем, что история — это правда. Солнце закатилось за горы на западе. Маленькое селение лежало уже в тени. Внизу, в селении, карлики, как цветные пятна, мелькали среди домов.
Я показал на них.
— Расскажешь мне о них? — попросил я.
— Обязательно, — ответил он. — Я тебе всё расскажу, но обещай, что они не узнают ни слова из моего рассказа.
Я кивнул, ожидая продолжения, и Фроде начал рассказывать свою историю:
— Я плавал на испанском бриге, который шёл из Санта-Круз, в Мексике, в Кадиш, в Испанию. Мы везли большой груз серебра. Погода была ясная и тихая, и всё-таки наше судно потерпело кораблекрушение через несколько дней после того, как мы отошли от берега. Между Пуэрто-Рико и Бермудами нам пришлось переждать непогоду, а мы слышали о странных событиях, случавшихся в тех местах, но считали это обычными матросскими байками. И вот в одно прекрасное утро наше судно поднялось и повернулось в воздухе над поверхностью совершенно спокойной воды. Нас словно повернула рука великана — повернула как штопор пробку. На несколько секунд. Потом мы упали обратно в воду. Судно тряслось, груз сдвинулся с места, и трюм начал наполняться водой.
Я плохо помню тот берег, до которого мне удалось добраться, спасая свою жизнь. Наверное, потому, что я сразу же отправился в глубь острова. Я бродил по нему несколько недель, а потом поселился здесь и с тех пор тут и живу.
Мне жилось хорошо. Здесь росли картофель и маис, яблоки и бананы. Были тут и другие растения, удивительные фрукты, каких я никогда в жизни не видел и о каких даже не слышал. Курбер, рингрот и граминер стали важной частью моего рациона. Мне пришлось самому дать названия незнакомым растениям, которые я впервые увидел на острове.