Он засмеялся как раз таким смехом, а потом продолжал:
— Людям следует лучше понять Библию, сынок. После того как Бог создал Адама и Еву, Он стал ходить по саду и шпионить за ними. Буквально говоря. Он прятался за кустами и деревьями и следил за всем, что они делают. Понимаешь? Он не мог оторвать от них глаз, так Его занимали созданные Им существа. Я не упрекаю Его. Нет, я хорошо Его понимаю.
На этом папашка погасил сигарету, и перекур был окончен. Я подумал, что, несмотря ни на что, я очень счастливый мальчик, потому что мне предстояло присутствовать на тридцати или сорока таких перекурах до того, как мы доедем до Греции.
В машине я достал лупу, которую мне подарил таинственный карлик. Я решил использовать её для более глубокого изучения природы. Если я лягу на землю и буду долго-долго смотреть на муравья или на цветок, я, может быть, проникну в какие-нибудь её тайны. И тогда я подарю папашке на Рождество немного душевного покоя.
Мы все поднимались и поднимались и никак не могли доехать до Дорфа.
— Ханс Томас, ты, кажется, заснул? — спросил папашка после долгого молчания, и я бы, конечно, заснул в ту минуту, когда он задал свой вопрос, если бы он его не задал.
Чтобы не лгать, я ответил "нет", и сон окончательно покинул меня.
— Видишь ли, — сказал папашка, — я начинаю подозревать, что тот карлик просто обманул нас.
— Ты не веришь, что он нашёл лупу в желудке косули? — пробормотал я.
— Ты устал, Ханс Томас. Я имел в виду дорогу. Зачем ему понадобилось посылать нас в эту пустынную местность? Шоссе тоже проходит через Альпы. Мы проехали уже четыре мили, и нам не попалось ни одного человеческого жилья, я уже не говорю, когда мы в последний раз видели место, где можно было бы переночевать.
Я действительно так устал, что был не в силах ему ответить. И думал только о том, что, наверное, поставил мировой рекорд по любви к отцу. Он не должен был быть смазчиком. Ему следовало позволить размышлять вместе с ангелами о тайнах жизни. Папашка внушил мне, что небесные ангелы гораздо умнее людей. Конечно, они не такие умные, как Бог, но они, не задумываясь, способны понять всё, что понимают люди.
— Какого чёрта он отправил нас в Дорф? — продолжал папашка. — С таким же успехом он мог послать нас в деревню, где живут карлики.
Это было последнее, что я услышал перед тем, как заснул. Мне приснилась деревня, где было много-много карликов. Все они были очень добрые. Они несли всякий вздор, перебивая друг друга, но никто из них не мог ответить на вопрос, в какой части света они находятся или откуда попали сюда.
Смутно помню, как папашка вынул меня из машины и отнёс в кровать. Воздух тут странно благоухал мёдом. И женский голос сказал:
— Да-да. Aber natürlich, mein Herr[2].
ТРОЙКА ПИК
…разве не странно украшать камнями поляну в лесу так далеко от людей…
Когда я утром проснулся, я понял, что мы всё-таки доехали до Дорфа. Папашка спал в постели рядом со мной. Было уже больше восьми, но я понял, что ему надо поспать ещё немного. Как бы поздно он ни ложился, он имел обыкновение выпить перед сном рюмочку. Сам он называл это "рюмочкой". Но я-то знал, что эти рюмочки бывали порой отнюдь не маленькими. К тому же их могло быть довольно много.
В окно я увидел большое озеро. Я тут же оделся, вышел и спустился на первый этаж. Там я встретил толстую и очень добрую женщину, она пыталась поговорить со мной, хотя не знала ни одного норвежского слова.
— Ханс Томас, — повторила она несколько раз. Наверное, папашка по пути в наш номер представил ей меня, несмотря на то что я спал.
Я вышел на лужайку перед озером и начал качаться на дурацких альпийских качелях. Они были такие длинные, что на них можно было раскачаться и взлететь выше крыши. Качаясь, я рассматривал селение. И чем выше взлетал, тем больше видел.
Я с нетерпением ждал пробуждения папашки. Он обалдеет, когда увидит Дорф при дневном свете. Дорф был типичным игрушечным селением. Между высокими, покрытыми снегом горами на двух-трёх узких улочках было несколько лавок. Когда я взлетал вверх, мне казалось, что я сморю вниз на деревню в Леголенде. Постоялый двор размещался в белом трёхэтажном здании с розовыми ставнями и множеством крохотных окошечек из цветного стекла.
Мне уже надоело качаться на альпийских качелях, но тут вышел папашка и позвал меня завтракать. Мы вошли в помещение, которое, без сомнения, было самой крохотной столовой на свете. Там с трудом помещались четыре столика, и, словно этого было мало, мы с папашкой оказались единственными постояльцами. Рядом со столовой находился ресторан, но он был закрыт.
Я понял, что папашку мучают угрызения совести за то, что он проснулся позже меня, и поэтому попросил к завтраку вместо альпийского молока стакан лимонада. Папашка сразу согласился и за это потребовал себе "viertel". Название звучало таинственно, но то, что налили ему в бокал, подозрительно напоминало красное вино. И я понял, что дальше мы поедем не раньше завтрашнего утра.
Папашка сказал мне, что мы остановились в "Gasthaus". Эго слово означает "гостиница", или "постоялый двор", но, если не считать окошек, это заведение ничем не отличалось от обычного пансионата. Назывался этот постоялый двор "Красавчик Вальдемар", а озеро — Вальдемарским озером. Если я правильно понял, и то и другое было названо в честь одного и того же Вальдемара.
— Он нас надул, — сказал папашка, сделав глоток своего подозрительного напитка.
Я сразу догадался, что он имеет в виду карлика. Наверняка его звали Вальдемаром.
— Мы дали круголя? — спросил я.
— Круголя? Отсюда до Венеции ровно столько же, сколько от той бензоколонки. В километрах, конечно. Это значит, что расстояние, которое мы проехали после того, как спросили у него дорогу, мы проехали напрасно.
— Вот чёрт! — воскликнул я. Из-за того, что я много времени проводил с папашкой, мой язык уже почти ничем не отличался от языка заправского матроса.
— У меня осталось всего две недели отпуска, — сказал он. — А мы не можем рассчитывать на то, что встретим маму, как только въедем в Афины.
— Тогда почему бы нам не поехать дальше уже сегодня? — спросил я — мне хотелось найти маму не меньше, чем ему.
— А с чего ты взял, что мы не поедем дальше сегодня?
Я даже не стал отвечать, а просто показал на его "viertel".
Он захохотал. Он смеялся так громко и звонко, что толстуха тоже засмеялась, хотя и не понимала, о чём идёт речь.
Я пожал плечами. Мне совсем не нравилось, что мы только едем-едем и нигде не живём, поэтому я не стал протестовать. Однако я не понял, действительно ли он думает, что придёт в себя, или собирается посвятить остаток дня распитию крепких напитков.
Папашка начал рыться в нашем "фиате". Ночью, приехав сюда, он достал из машины только зубные щётки.
Когда мой босс перестал рыться в машине, мы с ним договорились совершить долгую прогулку. Хозяйка постоялого двора показала нам гору, с которой открывался особенно красивый вид, но считала, что путь туда и обратно займёт у нас слишком много времени, ведь было уже за полдень.
И тут папашке пришла в голову счастливая мысль. Ибо что делает человек, которому хочется спуститься с горы, не поднимаясь на неё? Он спрашивает, нельзя ли доехать до вершины на автомобиле! Хозяйка ответила, что доехать на автомобиле наверх, конечно, можно, но, если мы доедем туда на автомобиле, а спустимся пешком, нам всё равно потом придётся подняться туда пешком, чтобы забрать нашу машину.
— Мы поедем наверх на такси, а спустимся пешком, — решил папашка. Так мы и сделали.
Хозяйка вызвала по телефону такси, и таксист решил, что мы с папашкой слегка чокнулись, но папашка помахал у него перед носом швейцарскими франками, и он сдался. Хозяйка постоялого двора лучше ориентировалась в этой местности, чем карлик с бензоколонки, — таких гор и такого пейзажа мы ещё в жизни не видели, хотя и приехали из Норвегии.