— А вы подумайте сами. — зло ответила женщина. — Девочка одета не для спанья. Она в бальном платье, думаете, это как бы пижамка у нее? Нет, даже эти уроды до такого не дошли. Хвосты резинкой затянуты, кто ж кладет ребенка спать с резинками? И потом, ее ж принесли в подвал в одеялке, вы заметили? Оно под ней мокрое лежало. Так вот, это одеялко взято в сушилке, в гардеробной. Я его вчера постирала, и вывесила там. потому оно и мокрое. Как думаете, незнакомый мужик поперся бы за каким-то фигом в гардеробную? Она на втором этаже, между прочим. Сколько ходьбы, и еще можно родителей разбудить. Да бросьте, наверняка они сами и сходили, им-то бояться нечего.
Это неправда, хотела крикнуть Наталья, но из горла не вырывалось ни звука. В спальне для гостей было одеяло, оно исчезло, зачем кому-то понадобилось бы другое, из гардеробной? Она приподнялась на локте, судорожно глотая воздух, и привлекла внимание следователя.
— Анна Тимофеевна, мы с вами чуть позже поговорим. — торопливо сказал он, поднялся и подошел к кушетке. — Наталья Олеговна, вы уже в состоянии побеседовать со мной?
Она торопливо закивала. В голове был туман, но она хотела знать, что случилось с Жанной.
— Скажите, вы не заметили ничего странного в записке с требованием выкупа? — мягко спросил следователь.
Она долго смотрела на него, пытаясь собрать в кучку расплывающиеся мысли. Ничего странного? Да это был удар по голове, удар неожиданный и сокрушительный, разбивающий мозг вдребезги.
— Ну, к примеру, листы, на которых были требования. Они не показались вам знакомыми?
— А… листы… они из моего ежедневника. — хрипло ответила она, сообразив, чего он хочет.
— Отлично. — похвалил следователь. — А кто имел доступ к вашему ежедневнику?
— Не знаю… — она никак не могла понять, чего от нее добиваются. — Я имела, Петя… Ну, Жанна, и прислуга тоже…Я ж его не прятала.
— Понятно. — он задумчиво кивнул. — Вы видели одеяло, которое лежало в подвале под вашей дочерью?
— Я не обратила внимания. — горло сжималось спазмом, но, видимо, вколотое лекарство еще действовало, и ей удалось не завыть. — Но думаю, это одеяло с постели в той комнате, где мы ее положили. То есть то, которым ее накрыли перед сном.
Ее собеседник задумчиво покачал головой, но настаивать не стал. Вместо этого он задал следующий вопрос:
— Скажите, вы переодевали ребенка после мероприятия?
— Я не знаю… Жанну в комнату занес муж. — с трудом припоминая события, прошептала она. — Он сказал, что переодел, но я не видела… Спросите у него.
— Спросим. — кивнул следователь. — Тогда еще вопрос. Где вы или ваш муж учились делать гаротту?
— Кого? — от изумления у нее прорезался голос.
— Ну, берете бельевую веревку, завязываете узлами на двух ручках от скакалки, получается идеальная удавка… Вы где-то видели такое?
— Не видела… Жанна… была задушена… вот этим??? Скакалкой?
— Да, можно сказать и так. — вздохнул следователь. — Я вижу, вам тяжело разговаривать, поэтому долго мучить не стану. Последний вопрос — кто знал о том, что ваш муж недавно получил премию размером в 112 тысяч долларов?
Тут она надолго зависла. Почему-то этот вопрос ни разу не пришел ей в голову с той страшной минуты, когда она прочитала требование о выкупе. Ее не поразило ни то, что требование написано на вырванных из ее блокнота листках, ни точная сумма премии, о которой, кроме нее и мужа, знало от силы человека два-три. Но… это же могло быть совпадением?
Не добившись ответа, следователь велел ей отдыхать и куда-то отошел. Она было снова впала в забытье, но скоро рядом присел человек, которого она с трудом, но узнала — это был Михаил Сумароков, адвокат по уголовным делам, которого очень ценил Петр. Она раньше здоровалась с ним, но ни разу не разговаривала наедине. но сейчас он наклонился к ней, положил на плечо теплую ладонь и доверительно заговорил.
Всю его длинную речь она в своем сумеречном состоянии не поняла, но уловила главное — ей надо прекратить все контакты в полицией, и общаться ними только через него, адвоката. Она никак не могла понять, почему, ведь ей не меньше, чем полиции, хотелось немедленно найти убийцу. Она чувствовала, что единственное, что могло ей дать силы жить дальше — это надежда когда-то увидеть того, кто отнял жизнь у ее девочки, и уничтожить его. Другой цели отныне у нее не было. Она постаралась донести это до адвоката, но он лишь согласно покивал — конечно, это достойная цель. Но чтобы ее добиться, надо оставаться на свободе.
Она никак не могла понять, о чем он толкует. Самое страшное с ней уже произошло. У нее отняли цель ее жизни, оправдание ее существованию. Что еще могли с ней сделать? Почему она должна была опасаться полиции? Адвокат потратил много времени, чтобы донести до ее сознания следующее: