Джессика оперлась на нее, глядя в его красивое лицо, и они пошли в сторону пляжа. Она только тогда оторвала от него взгляд, когда нагнулась, чтобы скинуть босоножки. Выпрямившись, она зарылась ногами в прохладный и влажный песок.
– Неплохая мысль, – сказал Джек, быстро последовав ее примеру. Оставив свои мокасины и носки на краю полоски терновника, он подошел к Джессике.
Обдуваемые ласковым морским ветерком, они подошли к кромке воды.
– Какое оно огромное и непостижимое, – заметил Джек, устремив взгляд в бескрайнюю морскую даль. – Когда вот так смотришь на него, ощущаешь себя не более чем песчинкой. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Ммм. – Джессика кивнула.
– Но в то же самое время в море есть что-то такое, что заставляет тебя почувствовать всю полноту жизни.
Джессика вытянула вперед ногу, и ледяная вода коснулась ее пальцев.
– Брр. Холодно, – сказала она, прижимаясь к Джеку.
Джек обнял ее, и она положила голову на его широкую грудь. Некоторое время они стояли молча, ощущая близость друг друга и созерцая безбрежный темный океан.
– Я не могу даже представить себе, как можно жить вдали от моря, – сказал наконец Джек.
– Я тоже, – согласилась Джессика, медленно проводя ладонью по его спине. – Но это, наверное, потому, что ты вырос на Западном побережье? – спросила она с любопытством.
– Да нет, не совсем так, – уклончиво ответил Джек.
– Ну, тогда на Восточном?
– Послушай, мне бы не хотелось говорить об этом, – заявил Джек несколько резковато.
Он выпустил ее из объятий, и Джессика почувствовала, что он весь как-то внутренне напрягся.
– Ну ладно, извини, – сказала она, не скрывая обиды.
Джек тут же пожалел о своей резкости.
– Нет, Джес, это ты меня извини. Пожалуйста, пойми: я не хотел тебя обидеть. Просто я изо всех сил пытаюсь забыть о своем прошлом. Мне не хочется много говорить о нем.
«Много! Это слишком уж мягко сказано», – подумала Джессика.
Но, когда Джек опять нежно притянул ее к себе, она тут же все ему простила.
– И к тому же, – прошептал он ей на ухо, – мне гораздо интереснее говорить о тебе. Мне очень многое хотелось бы узнать о тебе.
– В самом деле? – Джессику охватило радостное возбуждение.
– Конечно. И для начала мне хочется услышать, каково это – быть близнецами.
Джессика засмеялась.
– Да, нам многие задают этот вопрос. В общем и целом, это прекрасно. Лиз – самая лучшая сестра на свете. А иногда это очень удобно, когда есть человек, который внешне точная твоя копия.
И она рассказала Джеку про случай из своей жизни, когда она связалась с веселой компанией ребят из колледжа. С одним из них – парнем по фамилии Скотт – она оказалась где-то в лесной хижине и застряла там на всю ночь. На следующее утро она не смогла вовремя приехать в школу, и Элизабет не только выгородила ее перед родителями, но и дважды сдавала экзамен – один раз за себя, а второй – за Джессику.
– Боже, ну и влетело же мне от Лиз, когда я вернулась! – воскликнула Джессика.
Разговор постепенно перешел от семьи Джессики к ее друзьям и школьным датам. Джек все хотел знать. Не то чтобы Джессике это не нравилось, но в конце концов даже ей стало ясно, что для одного вечера рассказов о ее жизни было достаточно.
– И на этом кончается история о похождениях Джессики Уэйкфилд! – закончила она, обнимая Джека за талию.
Под тонкой тканью рубашки бугрились его мышцы.
– Ты прекрасная рассказчица, Джес, – сказал Джек ставшим вдруг хриплым голосом. – Я хочу назвать в честь тебя звезду. – Они посмотрели на небо, где каждая звездочка сверкала, как ограненный алмаз. – Вот эту, потому что она светит ярче других.
Джессика проследила взглядом за его протянутой вверх рукой.
– Но, Джек, это же Полярная звезда!
– Только не для меня. С этого момента она будет называться иначе. – Джек нежно провел пальцами по щеке девушки. – Теперь эта звезда будет называться Джессика, и, как только я взгляну на нее, я буду вспоминать тебя и этот чудесный вечер.
Сердце Джессики затрепетало, а затем бешено застучало. Вот что такое настоящая любовь! Она с обожанием смотрела на него: его глаза, прямой нос, точеные скулы, волевой подбородок, полные губы – все в нем казалось ей самим совершенством.
Их губы слились в нежном поцелуе, и он долго не выпускал ее из своих объятий.
5
На следующий день, после полудня, нагруженная папками с материалами для следующего номера «Оракула», Элизабет шла к дому Пенни Айала, рассеянно поддавая ногой гладкий круглый камешек. Теперь, когда болезнь Пенни больше не была заразной, Элизабет хотела показать ей все, что она подготовила. В одной из папок были собраны все фотографии, которые Элизабет отобрала для газеты, включая снимок Тэда Джонсона и два других таинственных снимка, подсунутых под дверь редакции. Она обнаружила их этим утром. На одном из них был директор школы, мистер Купер, ищущий что-то под столом, стоя на четвереньках. В том, что это был именно мистер Купер, не было никаких сомнений, потому что под столом блестела его огромная лысина, за которую ученики и прозвали его Медным Куполом. На втором был запечатлен Боб Руссо, самый строгий и придирчивый преподаватель: на лужайке перед школой он гладил крошечного восхитительного котенка, и на его обычно суровом лице застыло выражение неподдельного восторга.
Элизабет уже свернула на дорожку, ведущую к белому двухэтажному дому семейства Айала, все еще раздумывая над этими снимками. У нее не было ни малейшего представления о том, кто был этот таинственный фотограф, но ей очень хотелось это выяснить. Кто бы ни был, он был безусловно талантлив, и «Оракулу» очень бы пригодился второй хороший штатный фотокорреспондент.
– Можно? – крикнула Элизабет через стеклянную дверь, постучав по ее раме.
Дверь распахнула темноволосая девочка.
– Здравствуй, – сказала она приветливо. – Заходи. Я Тина, сестра Пенни.
Элизабет вспомнила, что видела ее в школе – она была помладше, скорее всего, восьмиклассница.
– А я Лиз Уэйкфилд.
– Я знаю, – Тина широко улыбнулась. – В нашей школе все наслышаны о тебе и Джессике.
Элизабет смутилась и слегка покраснела.
– Я тоже часто тебя встречала, – ответила она, – но никогда не думала, что ты сестра Пенни. Вы с ней совсем не похожи.
Пенни была высокой, длинноногой и белокурой, а Тина – маленькой, темноволосой и пухленькой, с россыпью веснушек на переносице.
– Да, иногда даже мне бывает трудно поверить, что мы сестры.
Тина провела Элизабет к находящейся наверху спальне, дверь которой была сплошь оклеена первыми страницами газет из самых разных стран мира. Элизабет знала, что Пенни мечтает стать редактором международной газеты. Ей хотелось этого так же сильно, как Элизабет стать известной писательницей. Пенни была одной из тех немногих, с кем Элизабет поделилась своей тайной мечтой, потому что Пенни ее хорошо понимала.
Тина Айала толкнула дверь в комнату сестры.
– Пен, – позвала она. – К тебе пришла Лиз Уэйкфилд.
Элизабет вошла в комнату. Так же, как стол Пенни в редакции «Оракула», вся комната была завалена блокнотами, бумагами, карандашами и ручками. Одну стену целиком занимали полки с книгами и энциклопедиями.
В дальнем углу комнаты сидела в кровати Пенни – под ее голову были подложены две подушки. Она была очень бледной, с темными кругами под глазами, но при виде своей гостьи улыбнулась.
– Лиз, как я рада тебя видеть! Садись поближе, – она указала на стул, стоящий рядом с кроватью.
– Ну, не буду вам мешать, – сказала Тина, когда Элизабет подошла к Пенни. – Пока, Лиз.
– Увидимся в школе, Тина, – ответила через плечо Элизабет.
Она разложила свои папки на рыжеватом ворсистом ковре и опустилась на стул.
– Как ты себя чувствуешь, Пенни? – спросила она.