Мы приложили максимум усилий, чтобы разыскать эту юную леди, но все было тщетно. Мы обнаружили ее след в Ирландии, однако после того, как она ступила на землю Англии, ее следы потерялись. Проект договора никак не был использован – хотя это не составляло большого труда, – и поэтому мы пришли к заключению, что Данверс, скорее всего, все-таки уничтожил пакет. Война вступила в новую фазу, задачи дипломатов изменились, поэтому к проекту никогда больше не возвращались. Любые слухи о его существовании категорически отрицались. Об исчезновении Джейн Финн забыли, и вся эта история покрылась мраком безвестности.
Мистер Картер замолчал, и Таппенс нетерпеливо вмешалась в его рассказ:
– Но почему тогда этот вопрос опять возник? Война ведь уже закончилась.
Казалось, что мистер Картер слегка насторожился.
– Потому что есть предположение, что бумаги не были уничтожены и могут вновь возникнуть в любой момент, представляя собою смертельную опасность.
Таппенс уставилась на мистера Картера, и он подтвердил свои слова кивком.
– Именно так. Пять лет назад проект договора был нашим оружием, сегодня же его можно использовать против нас. Сам по себе договор выглядит сейчас грубейшей ошибкой. Если его условия станут известны широкой публике, то это будет катастрофа… Это может послужить началом новой войны, и на этот раз совсем не с Германией! Конечно, это худший из возможных сценариев, и сам я в него не верю, но документ, без сомнения, бросит тень на ряд наших политических деятелей, дискредитацию которых мы не можем себе позволить в нынешней ситуации. Все это может привести к победе лейбористов на выборах, а лейбористское правительство в нынешней ситуации будет, на мой взгляд, настоящей катастрофой для торговых связей Британии. Но и это ничто по сравнению с настоящей опасностью.
Он помолчал, а потом негромко спросил:
– Вы, может быть, слышали или читали, что за профсоюзными волнениями стоят большевики?
Таппенс кивнула.
– И это абсолютная правда. Большевистское золото широким потоком льется в эту страну с единственной целью – вызвать революцию. И есть человек, имя которого нам неизвестно, который использует эту ситуацию себе во благо. Большевики стоят за профсоюзными волнениями, а этот человек стоит за большевиками. Кто он? Этого мы не знаем. О нем всегда говорят как о ничего не значащем «мистере Брауне». Но одно совершенно очевидно – он величайший преступник этого столетия. В его распоряжении отличная организация. Он сдирижировал и профинансировал почти все выступления за прекращение военных действий во время войны. Его шпионы повсюду.
– Он что, натурализованный немец?
– Совсем наоборот – у меня есть все основания предполагать, что он англичанин. Этот Браун так же поддерживает немцев, как и буров[21]. Какова его главная цель, нам неизвестно – вполне возможно, он хочет добиться абсолютной власти, какой человечество еще не знало в своей истории. Мы не знаем, кто он такой – даже его приспешники ничего о нем не знают. Там, где мы натыкались на его следы, он всегда выступал на второстепенных ролях. Главную роль всегда играл кто-то другой. А потом мы всегда узнавали, что был еще некто, какой-то мелкий клерк или слуга, который незаметно присутствовал на заднем плане, и что неуловимый мистер Браун ускользнул от нас в очередной раз.
– Ой, – подпрыгнула Таппенс, – как интересно…
– Слушаю вас?
– В офисе мистера Виттингтона был клерк – он называл его Браун. Вы не думаете…
Картер задумчиво кивнул.
– Весьма вероятно. Странным является то, что эта фамилия обычно произносится вслух. Возможно, шутка гения… А вы можете его описать?
– Я его не разглядела. Он выглядел совершенно обычно – как большинство людей.
Мистер Картер устало вздохнул.
– Это совершенно стандартное описание мистера Брауна. Вы говорите, он принес Виттингтону телефонограмму? А в приемной был телефон?
Таппенс задумалась.
– Нет, мне кажется, не было.
– Вот именно. «Телефонограмма» – это был приказ Брауна своему подчиненному. Естественно, он слышал весь ваш разговор. И после этого Виттингтон дал вам денег и предложил прийти на следующий день?
21
Белое население Южной Африки. Используется здесь для того, чтобы подчеркнуть невероятность самого такого предположения.