Лиззи радостно засмеялась.
- Значит, и вы решили здесь отыскать золото, миссис Мэндвилл? спросил Джеймс Морли.
- Да, - ответила я, - как и подавляющее большинство людей, что едут сюда. Погнались за журавлем в небе.
- Некоторым удается схватить и журавля, - заметил Бен.
Джеймс Морли покосился в его сторону:
- И уж если кому-нибудь удастся, бьюсь об заклад на соверен, - это будешь ты, Бен Лэнсдон.
- Я в этом не сомневаюсь, - согласился Бен.
- Погоня за золотом, - сказал старик. - Если бы мы умели довольствоваться тем, что есть, и не старались бы захватить все больше.
- Тогда мир просто остановился бы, - заявил Бен. - Послушай, Джеймс, мы уже не раз говорили с тобой на эту тему. - Он повернулся ко мне. Джеймс считает, что я тоже должен заняться скотоводством. Он полагает, что это самое разумное из всех занятий.
- А ты посмотри, чем это обернулось для меня. Взгляни на мои земли, а у меня еще есть силы. Состояние на овцах, состояние на бычках. Я думаю, у меня здесь лучший дом.
- Ну, у меня тоже не последняя развалюха, - заметил Бен. Подтвердите, Анжелет, миссис Уайлдер, Лиззи...
Лиззи засмеялась.
- У него чудесный дом, - сказала она.
Я заметила, каким взглядом смотрит на нее отец любящим и немного печальным.
- Расскажите-ка, что происходит в Лондоне, - обратился ко мне Джеймс Морли. - До нас вести добираются очень долго.
Я попыталась сообразить, что же там происходит: Англия теперь находилась где-то совсем далеко. Я рассказала ему о смерти принца-консорта и о том, как тяжело переживает ее королева. Тут же я пожалела о сказанном, заметив, какой взгляд Морли бросил на портрет своей жены.
Я попыталась вспомнить что-нибудь еще: на хлопковой фабрике в Ланкшире были беспорядки среди рабочих, принц Уэльский собирался жениться на Александре - принцессе Датской, в Америке шла гражданская война...
Все это казалось малоинтересным, и поэтому я рассказала о нашем путешествии, о тех портах, которые мы посетили. Потом я заявила:
- Морвенна Картрайт очень хотела бы нанести вам визит. Она собиралась с нами сегодня утром, но почувствовала дурноту: она ждет ребенка.
Глаза Лиззи заблестели:
- Ах, как я люблю малышей!
- Нечасто здесь рождаются детишки, - сказала миссис Уайлдер. - А миссис Картрайт уже говорила с миссис Боулз?
- Нет, пока нет.
- Я думаю, ей следует это сделать. Я тоже немножко разбираюсь в уходе за детьми, но не слишком. В течение нескольких лет мне пришлось ухаживать за своим мужем, но младенцы - это не совсем по моей части.
- Морвенна... - повторяла Лиззи.
- Да, хорошее имя, правда, Лиззи? Это корнуоллское имя. Морвенна оттуда родом. Я тоже. У нас там имение.
- Чудесное место, - сказал Бен. - Дом стоит там уже несколько веков. Ты обязательно должна рассказать о нем Лиззи.
- Да, пожалуйста! - воскликнула Лиззи, хлопая в ладоши и улыбаясь.
Я заметила, что ее отец доволен, и, когда мы встали, чтобы уходить, он взял меня за руку и пожал ее:
- Приходите почаще.
В доме Морли вам всегда будут рады.
Миссис Уайлдер и Лиззи проводили нас до конюшни, где стояли наши лошади. Когда мы выезжали, они помахали нам вслед.
- Вот видишь, как обстоят дела с Лиззи, - сказал Бен.
- Похоже, что они относятся к ней как к ребенку.
- В определенном смысле она и есть ребенок. Она - не дурочка, просто она так и не стала взрослой.
- А кто такая миссис Уайлдер?
- Она перебралась сюда после смерти своего мужа: несчастный случай на шахте. Когда у Морли умерла жена, он начал подыскивать кого-нибудь, кто мог бы распоряжаться слугами и хоть в чем-то заменить Лиззи мать. Появилась миссис Уайлдер, и с тех пор она живет здесь.
- Она производит хорошее впечатление.
- Морли с ней повезло, а миссис Уайлдер повезло с ним. Это хорошая должность, и она с ней превосходно справляется, и с Лиззи у нее все сложилось прекрасно.
- Я заметила, что Лиззи любит ее.
- Дорогая моя Анжелет, Лиззи любит весь мир. Она считает, что все такие же добрые и открытые, как она сама. Иногда мне кажется, что такие люди, как Лиззи, счастливы. Они считают, что этот мир - прекрасное место, они им довольны. - Бен пристально взглянул на меня. - Это потому, что они никогда не пытаются достичь невозможного.
Я почувствовала, что за его словами скрывается глубокое значение, и от этого мне стало не по себе.
***
Время начало лететь очень быстро, дни были заполнены делами. Нам нужно было убирать в хижинах и создавать в них какой-то комфорт, что было нелегкой задачей. Ни я, ни Морвенна не были привычны к домашним работам. Более того, нам приходилось готовить пищу, но мы делали это по очереди: один день все четверо ели у нас, другой день - у них.
И Джервис, и Джастин - люди, пожалуй, еще менее приспособленные к работе, которой им приходилось заниматься, чем мы, - к концу дня бывали полностью измотанными. Я задумывалась - надолго ли еще их хватит? Я чувствовала, что они начинают терять иллюзии. Я заговорила об этом с Джервисом, когда мы лежали на нашей узкой неудобной постели, слишком усталые для того, чтобы вести оживленный разговор, способные лишь перебрасываться вялыми фразами.
- Джервис, почему мы не возвращаемся домой?
- К своим долгам?
- Мы бы что-нибудь придумали.
Как вы можете копать без конца, опрокидывать корзины с породой в ручей, напрасно выискивая там что-нибудь?
- Это не всегда будет напрасным. Если я уеду, а на следующий день там найдут золото, я никогда не прощу себе этого.
Я понимала, что удерживало всех этих мужчин здесь: не вчерашний день, не сегодняшний, а завтрашний.
У Джервиса, Джастина, всех мужчин, окружавших нас, была одна общая черта - жажда золота. У Бена она тоже была. Лишь немногие, вроде Артура Боулза и Джеймса Морли, сумели отвернуться от этого золотого идола. Присмотревшись, в этих двоих можно было отметить общую для них черту безмятежное спокойствие, которое было бесполезно искать во всех остальных.
Попривыкнув к этому образу жизни, я поняла, что могу успеть управиться со всеми домашними делами и еще позволить себе некоторые развлечения. Я начала знакомиться с людьми. Бен был прав, говоря, что здесь встречаются самые разные люди. Вот, например, Питер Кэллендер, о котором поговаривали, будто на родине у него был титул. Здесь он им не пользовался, потому что на это смотрели косо, но его манеры и речь выдавали в нем то, что здесь называлось "из благородных". Он всегда был галантен по отношению к женщинам, умел демонстрировать легкую беззаботность, но на своем участке трудился так же, как все остальные.