Сказала всё это Танька и заплакала.
Господа, жизнь прожить — это вам не клизму в ж*пу вставить и не два пальца обоссать, и даже не фунт изюму съесть… Трудно!.. Трудно жить на белом свете, господа, и скучно. А писать романы о жизни, тем более о чужой, ещё тяжелее и, честно вам скажу, очень нудно.
Вот и сегодня я утром встал, выпил чашечку растворимого кофе и сразу, прямо в семейных трусах, не умываясь, за компьютер сел… Нет, поссать, конечно, я сходил, как же без этого… и только потом сел за компьютер. Открыл Word… и всё!.. Завис… о чём писать? Хрен его знает! Потом вспомнил, что все великие писатели, когда не знали, о чём писать, всегда о природе писали. Лев Николаевич во втором томе «Войны и Мира» про дуб писал… с ним ещё Болконский Андрюха разговаривал… да, нет не с Толстым, а с дубом. А, вот Николай Васильевич про речку любил писать. Редкая, говорит, птица долетит до середины Днепра, чтобы не нагадить в тихие воды его. Алексей Максимович — тот всё про бурю писал, не даром и фамилия его была Горький. Вот у него птички не какали, а реяли: «Только гордый Буревестник, чёрной молнии подобный… летит и смеётся, как дурачок, и рыдает… а ветер воет… гром грохочет».
Вот и я решил начать сегодняшнее повествование с пейзажа, то есть с природы.
Итак, весна в этом году в Питере была просто дерьмовая, то есть холодная, дождливая и ветреная. А люди в Питере живут хорошие. Они злые бывают только тогда, когда погода плохая. А погода в Питере всегда плохая, вот и люди в нём, получается, живут злобные, то есть не очень хорошие, но интеллигентные.
Вот написал я это предложение, поковырял указательным пальцем в носу (большой палец у меня в ноздрю не влазит), вытащил огромную козявку и, глядя на неё, задумался…
А что, может и не всегда в славном граде Питере погода мерзопакостная. Тут даже белые ночи бывают… летом. Значит, и люди здесь иногда хорошие встречаются… например депутаты законодательного собрания!..
Я решительно вытер указательный палец о трусы и продолжил писать.
Итак, стояла холодная майская ночь, вокруг было темно и пустынно. Шёл мелкий муторный дождь, над Невой завывал северо-западный ветер и гнал сильную волну против течения. По улицам города, закутавшись в плащи, пробегали редкие прохожие. Сильный ураган остервенело срывал с них одежду. В Большом доме на Литейном, в большом окне горел свет. Там, в самом «большом кабинете» шло «большое совещание». Вел его самый «большой начальник» из Москвы, глава ФСБ Александр Бортников. Он был очень зол! Он просто рвал и метал… рвал и метал! Подчинённые эфэсбэшники испуганно сидели на твёрдых стульях, поджав ноги и опустив глаза в пол. Нет, они не боялись своего начальника, они даже любили его. Но по законам детективного жанра все работники силовых структур должны были бояться своего начальства. Вот они и изображали испуг.
Полковник Пронин стоял на середине просторного кабинета, на красной ковровой дорожке, и улыбался. Про себя, конечно, чтобы внешне не было заметно. Заседание шло уже третий час. Наконец директор ФСБ Бортников устал и закончил орать — это означало конец заседания. Кстати, Александр Васильевич был одет в серую парадную форму генерала армии, что соответствовало драматизму ситуации и напряжённой обстановке, стоявшей в кабинете.
Итак, в кабинете наступила тишина, он (Бортников) подошёл к Пронину обнял его и по-отечески, крепко прижал к своей груди. Потом взял его за плечи и, заглянув в глаза, сказал: «Я знаю сынок, ты сможешь их поймать, а в случае сопротивления уничтожить их. Сам верховный главнокомандующий просил передать тебе дружеский привет и горячее пожелание. Знай, он верит в тебя, а это дорогого стоит. Ну, всё иди!.. Иди!.. Инструкции и оружие получишь у оперативного дежурного».
И, отвернувшись к окну, Бортников незаметно от всех вытер скупую слезу.
Полковник Пронин четко по-военному развернулся через левое плечо и строевым шагом вышел из кабинета.
Прошло шесть часов тридцать две минуты и сорок одна секунда… сорок две секунды… сорок три…
В жилищном комплексе «LIFE-Лесная» недалеко от станции метро, в доме номер семь, в своей квартире, в мягком кресле сидел, развалившись, полковник Пронин. Он был одет в махровый халат небесно-голубого цвета с ослепительно белыми вставками. Полковник только принял душ, и голова его была еще мокрой. Он вытирал её банным полотенцем такой же расцветки, как и халат.