— Отвлек ты меня своими разговорами о любви! А я ведь тебя искал по другому поводу, — начал он рассказ про беду Петрушкина. — Мне совсем не нравится, что пропадает взрослый человек. Может, кому и кажется мое нетерпение несолидным, да уж ладно, переживем. Речь идет о человеке, и промедление может привести к непоправимому.
— Вы верите тому, что сказал Петрушкин?
— У меня нет оснований ему не верить.
Майлыбаев помолчал. История эта показалась ему загадочной и интересной. Но свои соображения пока не стал высказывать, дабы не показаться легкомысленным перед старшим товарищем, которого он глубоко уважал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На стыке железной дороги и шоссе, у шлагбаума стояла легковая машина. Когда пассажирский поезд прошел, машина, миновав переезд, понеслась дальше. Скоро из-за густых деревьев показался рабочий поселок. Домики по обеим сторонам прямых и ровных улиц оказались удивительно схожи друг с другом — красный кирпич стен и белый шифер крыш.
Кузьменко с Майлыбаевым быстро нашли дом Петрушкина. Это было весьма солидное строение — вытянутый, с высокими стенами под железной крышей дом походил на склад. Вокруг шел мощный, глухой забор, выкрашенный ядовито-зеленой краской.
Хозяина дома не оказалось. Огромный, с доброго теленка кобель, учуяв чужих, рванулся с цепи, задыхаясь в глухом и злобном лае...
Стоявших у ворот людей увидела молодая женщина. Наискосок через улицу направилась к ним. Похоже, что соседка Петрушкина. Прикрикнула на пса, взбудоражившего всех полканов и мосек в округе:
— А ну! Поди прочь, негодный! Людей не видел?!
И собака виновато заскулила, поплелась назад, погромыхивая цепью.
Женщина молода, на вид и тридцати не дашь. Очень стройна, красиво сложена, но с маловыразительным, неярким лицом. Глаза слегка косят. Покачивая призывно бедрами, она встала вполоборота к Кузьменко.
Тот, как бы не заметив ее ухищрений, сказал:
— Дьявол ее возьми, с такой злостью бросалась на нас, а вы подошли, присмирела. Узнала, видать, — он кивнул подбородком в сторону калитки. — Вы и хозяина, наверное, хорошо знаете?
— Не пойму что-то вашего вопроса. Что вы имеете в виду? То, что соседом мне приходится или что до баб падок?
— Ну-у, человек в годах, инвалид, чем он может женщину развлечь?
— Нашли старика, ха-ха! — и женщина звонко рассмеялась. — Коли по серьезному возьмется... Это сейчас он подавленный, с тех пор как старуху потерял. Как бы ни постыла, а все же грела постель.
— А разве не любил ее Петрушкин?
— Господи, как к другим бабам ластится, то «люблю-умираю», а свою поносит всякими словами, как и все мужики. А как получил свое, бежит без оглядки домой. Из таких вот иродов...
Из беседы выяснилось, что зовут соседку Глафирой, фамилия — Данишевская, отчество свое она не назвала.
— Не доросла еще, чтобы по отцу величали. Как сама себя в старухи запишу, то непременно сообщу. — Она горделиво подбоченилась. — Если у вас дело к однорукому, то он у своих собак пропадает, если ко мне, то милости прошу, вон мой дом. Что есть — не пожалею, чего нет — сами не просите.
— А вы были в этом доме с тех пор, как пропала Матрена Онуфриевна?
— Нет, сам он не приглашал, а мне-то к одинокому мужику как идти? Соседи тотчас судачить начнут, по-своему все обернут.
Глафира вдруг пристально, словно вспомнив что-то, посмотрела на Кузьменко:
— Постойте, а вы, собственно, кто будете? Чего здесь ходите?
Майор показал служебное удостоверение.
Глафира за голову схватилась:
— Милиция? А я-то, дура, несу невесть что! — Но тут же успокоилась. — Не принимайте моих давешних слов за правду. Бабья болтовня все.
Глафира когда-то водила дружбу с Петрушкиными. Сначала Матрена ревновала мужа к ней. Потом перестала, поняв, что Глафира ей не соперница, злобы на сердце не имеет.
В воскресенье почти все из поселка поехали на базар. Петрушкины потом решили еще и городские магазины обойти. Что было потом, она не знает. Глафира сама ужасно напугана странным исчезновением старухи. Мужа своего Матрена держала в ежовых рукавицах, как-никак молодой. Тем более не следовало ей столько времени пропадать. После того, как исчезла Матрена, Петрушкин затосковал, ходит, как в воду опущенный. Перестал пошучивать с ней, с Глафирой.
— Думаете, легко хозяйки лишиться? Дом содержала, его кормила-поила, обувала, а мужику все же под пятьдесят, как бы ни хорохорился, легко разве? Совсем с горя спятил. Скажешь чего, а он, как заговоренный, смотрит, ничего не понимает. Да его, вроде, и всерьез никто не принимает. В милиции тоже поиздевались и отправили восвояси. Вот что значит не иметь поддержки! — раскипятилась вдруг Глафира.