– Изволите развлекаться?
Таппенс, хоть и была захвачена врасплох, сохранила ясность мысли. Она понятия не имела, что он имел в виду, но мигом сообразила, что расслабляться ей в любом случае не следует. А Виттингтон продолжал:
– Решила со мной поиграть, точно кошка с мышкой? С самого начала знала, зачем мне понадобилась, и разыгрывала дурочку? Знала? – Он постепенно успокаивался, лицо его обретало обычный цвет.
– Кто проболтался? Рита? – Он буравил ее взглядом.
Таппенс покачала головой. Она понимала, что нечаянный розыгрыш долго длиться не может, но все равно не стоило впутывать в игру еще какую-то Риту.
– Нет, – честно сказала она. – Рита обо мне ничего не знает.
Его глаза все еще сверлили ее точно два буравчика.
– А ты что знаешь? – выпалил он.
– Собственно говоря, ничего, – ответила Таппенс и с удовольствием заметила, что тревога Виттингтона не только не уменьшилась, но и возросла. Похвасталась бы, что знает все, у него бы возникли сомнения.
– В любом случае, – рявкнул Виттингтон, – ты знаешь достаточно, чтобы явиться сюда и брякнуть это имя.
– А если меня и в самом деле так зовут? – заметила Таппенс.
– Да уж, рассказывай, чтобы этакое имечко – и у двух девиц?
– А может, я назвала первое попавшее? – продолжала Таппенс, опьяненная собственной невероятной честностью.
Мистер Виттингтон ударил кулаком по столу.
– Хватит чушь молоть! Что тебе известно? И сколько ты хочешь?
Последние слова воспламенили фантазию Таппенс, чему немало способствовал скудный завтрак и вчерашний ужин из плюшек. Она явно чувствовала себя авантюристкой, а не новоиспеченным сотрудником фирмы, но и эта роль открывала определенные возможности. Поведя плечами, она многозначительно улыбнулась.
– Дорогой мистер Виттингтон, – проворковала она. – Давайте-ка раскроем карты, и прошу вас, не сердитесь так. Вы ведь слышали, как я вчера говорила, что собираюсь жить своим умом. По-моему, я сейчас доказала, что у меня есть ум, которым можно жить. Не отрицаю, мне действительно известно некое имя, но, возможно, этим все мои сведения и исчерпываются.
– А возможно, и не исчерпываются, – съязвил Виттингтон.
– Вы упорно не желаете меня понять, – сказала Таппенс с легким вздохом.
– Повторяю: хватит молоть чушь, – сердито сказал Виттингтон. – Перейдем к делу. И можешь не разыгрывать передо мной невинность. Ты знаешь куда больше, чем говоришь.
Таппенс помолчала, восхищаясь своей находчивостью, а потом сладким голосом произнесла:
– Мне очень неприятно раздражать вас, мистер Виттингтон.
– Итак, вернемся к главному вопросу: сколько?
Таппенс растерялась. До сих пор она очень ловко водила Виттингтона за нос. Но если она назовет явно неподходящую сумму, у него сразу же возникнут подозрения. И тут ее осенило:
– Предположим сначала небольшой аванс, остальное обсудим потом, идет?
Виттингтон прожег ее свирепым взглядом.
– Шантаж, так?
Таппенс кротко улыбнулась.
– Ну что вы! Просто предоплата будущих услуг.
Виттингтон буркнул что-то невнятное.
– Видите ли, – объяснила Таппенс все так же кротко, – деньги – моя страсть.
– Нахалка ты, и больше ничего, – проворчал Виттингтон с невольным одобрением. – Ловко ты меня провела. – Думал, тихоня, у которой мозгов ровно столько, сколько мне нужно.
– Жизнь полна неожиданностей, – назидательно изрекла Таппенс.
– И все-таки, – продолжал Виттингтон. – Кто-то трепал языком. Ты говоришь, не Рита. Так, значит… Войдите!
Тихо вошел клерк и положил перед начальником какой-то листок.
– Передали по телефону, сэр.
Виттингтон схватил листок и, прочитав, нахмурился.
– Хорошо, Браун, можете идти.
Клерк удалился, прикрыв за собой дверь. Виттингтон взглянул на Таппенс.
– Приходи завтра в это же время. А сейчас мне некогда. Для начала вот тебе пятьдесят фунтов.
Быстро отсчитав несколько банкнот, он подтолкнул пачку к Таппенс и нетерпеливо поднялся, ожидая, когда та уйдет.
Таппенс деловито пересчитала деньги, спрятала их в сумочку и встала.
– Всего хорошего, мистер Виттингтон, – сказала она вежливо. – Или мне следовало бы сказать – au revoir[17].
– Вот именно, au revoir! – Виттингтон вновь обрел благодушный вид, и в душе Таппенс шевельнулось дурное предчувствие. – До свидания, моя умненькая очаровательная барышня.
Таппенс единым духом одолела ступеньки лестницы. Ее распирало от восторга. Уличные часы показывали без пяти двенадцать.