Рассмеявшись, Ноблекур искоса взглянул на Николя.
— Ох, он делает вид, что совершенно спокоен. Ничего, настанет день, когда я наконец помирю вас. Гению надобно прощать.
Николя молчал, вспоминая свою первую встречу с Бальбастром и появление музыканта во время следствия по делу об убийстве Жюли де Ластерье в более чем мрачной роли креатуры герцога д’Эгийона.
— Вы молчите, значит, все еще колеблетесь. Очевидно, рана не затянулась; а может, вы считаете слово «гений» слишком лестной оценкой; что ж, я не настаиваю. И все же подумайте: забвение оскорблений сулит сладостное удовлетворение. Или вы вне времени, вне забот? Мне кажется, вы сейчас обдумываете мои слова.
— Увы, сударь, я размышляю об удручающем меня отсутствии на воскресной службе старосты церковной общины Сент-Эсташ!
— Ну вот, меня нагнали и наподдали! Что ж, я отправлюсь к вечерне. А вас-то там увидят?
Вместо ответа Николя поведал обо всем, что случилось ночью. Ноблекур сел, поглаживая парик, и, внимательно выслушав рассказ, надолго замолчал.
— Вчера ветра не было; это не вопрос, а сообщение. Ваши погасшие фонари меня изрядно беспокоят… Помнится, в начале 1719 года — мне тогда только исполнилось двадцать, в январе, 16-го или 17-го числа… Видите, какая память! Из-за сильного урагана, пролетевшего над городом, пришлось заменить фонари. Они все разбились, а на Новом мосту изогнуло и сломало даже фонарные столбы, имевшие в сечении никак не меньше трех квадратных дюймов!
— Именно об этом я в первую очередь и подумал.
Ноблекур одобрительно закивал.
— Труп, конечно же, перевезли в мертвецкую?
— Разумеется.
— Погода способствует долгой сохранности… Только не ждите слишком долго… Повидайте Лавале.
— Лавале?
Тяжело поднявшись, Ноблекур направился к маленькому секретеру из розового дерева, нажал секретную пружину и достал из выскочившего ящичка крошечный медальон из дерева акации; в него был вправлен выполненный пастелью женский портрет. Бывший прокурор показал портрет Николя.
— Это Луиза, моя жена, она скончалась в пятьдесят лет. Лавале нарисовал ее портрет перед тем, как тело ее опустили в гроб…
Голос его изменился, дрожащей рукой он схватился за подбородок.
— Не правда ли, лицо кажется совсем живым?
Николя не понимал, какое направление приняли мысли старого магистрата.
— Закажите Лавале портрет вашей жертвы, и пусть один из осведомителей покажет его в Париже разным лицам. Будьте уверены, результат не заставит себя долго ждать. Конечно, немного подождать придется. Посмертный портрет рисовали с Картуша, знаменитого разбойника, но тогда речь шла всего лишь о грубой гравюре. Мастерская Лавале находится на улице Шьен, напротив коллежа Монтегю, на холме Сент-Женевьев.
Николя молчал, пораженный мыслью, только что брошенной ему для обдумывания.
— Это несложно сделать, — настаивал Ноблекур. — Не стоит преувеличивать трудности. Полое часто оказывается наполненным, а породистому жеребцу негоже скакать по двору.
Изречения Ноблекура часто казались комиссару излишне заумными, превосходящими всяческое понимание. Тем не менее, руководствуясь этими загадочными изречениями, он нередко достигал вполне определенных целей. Придется вычленять из них квинтэссенцию. Пока же, озадаченный и сбитый с толку, он ощутил, как в душе его поселилась смутная тревога.
— У вас на лице, друг мой, все написано: вы считаете, что я еще способен посещать маленькие домики, и опасаетесь, что дурная компания утащит меня в пропасть. Наш дорогой Лаборд, чье любопытство, как вам прекрасно известно, не имеет границ, во время своего прошлого визита преподал мне начатки китайской философии. Дао, как именуется эта философия, стал для меня неисчерпаемым источником размышлений и развлечений. А вот вам результаты его урока. Старик с улицы Монмартр отнюдь не безумец, как мог бы подумать суетный народец; отсутствие истины может породить свет, а такой упорный и проницательный человек, как вы, не должен довольствоваться полумерами. Засим, покончив со скромными советами, я оставляю вас поразмышлять, а сам отправляюсь довершить свой туалет.