Он не хотел перевозить ее во дворец Аранхуэса[29], да Пепа и сама никогда не просила об этом. Сероглазая женщина с лицом, подобным навахе, она была настоящей махой и любила дона Мануэля не за герцогство и сказочные богатства, а за веселый нрав, доброе сердце и неутомимость в постели.
Дверь открыла сестра ростовщика и, угодливо хихикая, проводила несомненно узнанного ею господина премьер-министра в просторную комнату второго этажа.
Хосефа со здоровым румянцем на чуть пополневших щеках бросила на диван вышивание и стремительно обняла своего возлюбленного, прижавшись тугим животом.
— Все в порядке? — получая удовольствие от одного вида Пепы, улыбнулся дон Мануэль. — Сколько тебе дать денег?
— Зачем мне твои деньги, хабладорито[30], если я не могу отдаться тебе прямо сейчас? — усмехнулась эстремадурка.
— Возьми хотя бы это пока, — все же не выдержал Мануэль и в порыве признательности снял с пальца роскошный перстень с рубином. — Когда?..
Пепа задумчиво посчитала разогнутые смуглые пальцы, мимоходом любуясь своим новым подарком.
— Приходи через две недели. Да не забудь забрать волосы сеткой и надеть штаны покороче.
— Смотри, мне нужен мальчишка, истинный чисперо![31] А родишь девочку — отправлю тебя обратно в Бадахос! — рассмеялся Мануэль и не удержался, чтобы не стиснуть ее пышную грудь.
Пепа шлепнула его по выхоленной руке и прижалась к ней лицом.
— Ступай, ступай, дон Мануэль! И принеси мне жемчужной пудры, слышишь?
— Слушаюсь. А ты, как начнется, тотчас меня извести. Я пришлю дворцового акушера.
— Еще чего! — дернула плечом Пепа. — Пусть его услугами пользуются твои дворцовые недотроги. Настоящая женщина и сама справится. — И она надменно вновь склонилась над вышиваньем.
На темной лестнице Годой сунул ее дуэнье увесистый кошелек.
— Чтобы немедленно, и где бы я ни был.
Вскоре после этого, срывая свою неудовлетворенность, Мануэль долго насиловал королеву, стараясь увернуться от ее плотно сжатых, присасывающихся, как пиявки, губ, и царапая свое зефирное лицо бриллиантами, не снимаемыми Марией Луизой даже в постели.
Наутро герцог Алькудиа был зол, и вместо того, чтобы отправиться гулять по дворцовому парку, заперся у себя в кабинете. Дела в Испании шли плохо.
Можно сказать, дела шли все хуже и хуже. Революция во Франции продолжала бушевать, за казнью короля последовала казнь королевы, а теперь приходилось ожидать и умерщвления наследников. Дон Мануэль был совершенно равнодушен к судьбе неизвестных ему детей, но двор требовал вмешательства и спасения дофина. Порой Годой проклинал свое назначение премьер-министром в такое время. Что стоило королеве оставить этого безобидного старца Аранду — по крайней мере, пока не уляжется вся эта возня?! Герцог рвался к богатству, но отнюдь не к власти, и многочисленные посты — генерала валлонской лейб-гвардии, адмирала Кастилии, личного секретаря королевы, члена Государственного совета, председателя Королевского совета, кавалера ордена Золотого руна и, наконец, премьер-министра — мало интересовали его сами по себе. Он, младший сын разорившихся дворян, получивший вполне приличное образование и до сих пор с благодарностью вспоминавший своих учителей, среди рассеянной жизни двора до сих пор не утратил вкуса к изящной литературе и произведениям искусства. Какую прекрасную галерею начал он собирать из картин мастеров мировой живописи! Чего стоит одна «Венера перед зеркалом» Веласкеса! И вновь, как всегда при воспоминании об этой замечательной картине, Годой мечтательно втянул воздух, словно он пах любимыми духами и женским телом.
Однако бывший простой гвардеец был не только утонченным ценителем искусств. Благодаря неусыпной заботе отца он отлично владел и оружием, и гитарой, и собственным бархатным голосом. В общем, Годой был бравым малым и предпочитал роскошь и женщин, а на худой случай — лихую кавалерийскую атаку, которую он с удовольствием возглавил бы лично. Однако выскочить из установившегося распорядка жизни теперь было уже немыслимо, и потому герцог Алькудиа, как и во все предыдущие дни, в час поднялся в апартаменты королевы, где, скрестив красивые ноги и грызя ногти, развалился в кресле у окна.
Мария Луиза даже не повернула головы при его появлении.
— Если я вам не нужен, то у меня есть дела и поинтересней, — процедил сквозь зубы Годой и, не дождавшись ответа, с облегчением поднялся. Пронзительный голос королевы с так и не исчезнувшим итальянским акцентом вонзился ему в спину уже у самых дверей.