— Девчонка родилась в день весеннего равноденствия, — вдруг проговорила она, низко склонившись над видавшей виды колыбелью, принявшей многие поколения де Гризальва. — Ей предстоит нелегкая жизнь, но все ее неудачи и страдания будут уравновешиваться удачами и счастьем.
— Так, значит, жизнь нашей Клаудильи будет все-таки уравновешенной? — с тайной надеждой на хорошее предзнаменование обратилась к ней дуэнья.
— Еще бы! Она многого добьется, ведь она родилась в понедельник. Этот день был отмечен самим Богом, пославшим людям пищу с небес, как день обещающий множество невероятных событий. А кроме того, девчонку угораздило явиться на этот свет тогда, когда созвездие Рыб переходит в созвездие Овна, то есть, когда вода переходит в огонь и…
— Замолчи, богохульница, да спасет нас Святая Дева дель Пилар! — в ужасе прошипела набожная донья Гедета, быстро перекрестившись на статую Богоматери, тускло поблескивавшую в нише над изголовьем Марии. Молодая женщина вздрогнула, и даже дон Рамирес тревожно огляделся по сторонам. — Скажи лучше, что ей посчастливилось родиться в один год с инфантом!
На дворе стоял 1784 год.
В этот год в королевской семье у дона Карлоса де Бурбона и доньи Луизы Марии принцессы Пармской родился наследник Фердинанд, будущий король Испании.
В этот год по исполнении семнадцати лет из Бадахоса прибыл в Мадрид и поступил в королевскую гвардию некий красавец по имени Мануэль Годой.
Глава первая
ВЕЧЕР У ГЕРЦОГИНИ ОСУНСКОЙ
Порто дель Соль, парадную площадь Мадрида, пересекла ничем не примечательная карета. День уже клонился к вечеру, и в лучах заходящего солнца ярко сверкали белые колонны ротонды. Ветра не было, улицы уже опустели, и лишь со стороны королевского дворца доносились музыка, смех и гром фейерверков. Чуть больше месяца назад испанский королевский двор подписал спасительный мирный договор с республиканской Францией, и многочисленные торжества, устроенные по этому поводу, все еще продолжались. Однако в этот вечер в королевском саду гулял далеко не весь двор. Многие видные гранды и дамы испанского королевства собрались у герцогини Осунской. И таинственный экипаж, минуя королевскую резиденцию, тоже устремился по новокастильской дороге в место, называемое Аламедой, где в полутора лигах[10] от Мадрида находился роскошный загородный дворец герцогини с роскошным парком Каприччио. Именно перед решетчатыми воротами этого великолепного дворца, украшенного личным вензелем герцогов Осуна, и остановился таинственный экипаж.
Лакей, судя по всему, уже давно поджидавший гостя, тут же подскочил к карете, открыл дверцу и откинул выдвижную ступеньку. В следующее мгновение из кареты вышел плотный мужчина среднего роста и неопределенного возраста. Он был в темном дорожном костюме, в то же время напоминавшем вечерний туалет.
— Как прикажете доложить, ваша светлость? — с учтивым поклоном осведомился лакей.
— Граф Херонимо де Милано, — мягким певучим голосом с легкой улыбкой на губах ответил приезжий и степенно направился вслед за лакеем к парадному входу во дворец.
Герцогиня Осунская считалась одной из самых образованных женщин Испании. В вопросах влияния на жизнь страны она соперничала не только с членами королевского дома, но и с другой, не менее знатной и не менее богатой грандессой — скандально известной герцогиней Альба. То, что происходило в стране после смерти прогрессивно настроенного короля Карлоса Третьего, очень не нравилось герцогине Осунской. Будучи женщиной чрезвычайно умной, она с искренним отвращением смотрела на царствующего ныне Карлоса Четвертого и его супругу, королеву Марию Луизу, пригревшую в своей постели временщика Мануэля Годоя. Испугавшись происходящих в соседней стране событий, приведших к казни родственников испанского королевского дома Бурбонов Людовика Шестнадцатого и Марии Антуанетты, они начали проводить политику, прямо противоположную той, к которой стремился прежний король Испании.
В результате этого в стране вновь стала поднимать голову святая инквизиция, усмиренная уже было при предыдущем правлении. Своими жестокостями она снова заставляла стынуть кровь в жилах и публичными зверскими казнями, так называемыми аутодафе, вызывала естественное отвращение у всякого просвещенного человека. В университете было запрещено преподавание всех естественных наук. Вместо них принялись усиленно изучать тауромахию, или искусство корриды. Стали вновь поощряться самые черные наклонности народа — доносительство, кровожадность, необразованность, пристрастие к азартным играм и дракам на навахах. В Мадриде была даже построена вторая фабрика, специализирующаяся на выпуске игральных карт. Таким образом, из четырнадцати существовавших тогда в Испании фабрик две занимались выпуском игральных карт, две производили одежду и только десять можно было так или иначе отнести к промышленности.