Но вот часы пробили полдень, и на помост вывели еретичку.
Она шла, одетая в традиционное санбенито[57], и языки его пламени, направленные вниз, при каждом шаге колыхались, будто настоящие. Это была еще вполне молодая и очень красивая женщина, и шла она медленно, оттягивая последнюю минуту. Но вот уже она упала на колени на ступенях помоста, и монахини обступили ее плотным кольцом, чтобы никто не видел, как она будет исповедываться в последний раз. Потом женщину подтолкнули наверх и, расчистив место между вязанок хвороста и сена, привязали к столбу.
Осужденная попросила прощения у человека, который должен был запалить огонь, и из последних сил простонала:
— Слава Пресвятой Деве дель Пилар!
И в тот же момент загудело, завыло на пронзительном ноябрьском ветру пламя, раздался истошный вопль жертвы, и Клаудиа, в ужасе отвернувшаяся в сторону толпы, почувствовала, что сознание покидает ее. Последнее, что она увидела, был какой-то проталкивавшийся поближе к действу высокий юноша с черными волосами, собранными сзади в косу по моде тореро…
Глава седьмая
ЧУДЕСНОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ
В забытый богом городок неподалеку от андоррской границы Педро попал случайно: наставник отправил его туда, дабы передать некий пакет человеку, который должен был перейти Пиренеи и остановиться в первой же самой богатой гостинице, которой оказалась «Пасо де пече». Задание это не составляло никакого труда, если не считать, что за любым иностранцем всегда тщательно наблюдала инквизиция, и передача пакета могла легко закончиться в известном подвале. Во всяком случае, для представителя испанской стороны. Но Педро, который в свои семнадцать благодаря постоянным упражнениям и жизни на воздухе, выглядел на все двадцать, не очень опасался зеленых посланцев, а риск только придавал предприятию азарта.
Одетый учеником тореадора, в плотно обтягивающих коротких штанах, высоких чулках и куртке, он беспрепятственно добрался до гостиницы, и к положенному времени всласть поел и отоспался. Потом он совершенно незаметно сумел передать пакет в шелковистой бумаге некоему господину явно республиканского толка. После выполнения поручения, предпочитая путешествовать ночью, он договорился с арреро на вечер. Теперь у него в распоряжении оказалось целых полдня. В эти полдня Педро вознамерился пройти на городскую площадь, чтобы свести там знакомство с какой-нибудь, по выражению наставника, субреткой, и приятно провести подаренное судьбой время. Он уже давно научился не терять в жизни ни минуты, ибо порой любая минута могла оказаться последней. Но по дороге его захлестнул поток людей, нервно торопящихся куда-то, и из обрывков их разговоров юноша понял, что на площади городка намечается торжественное аутодафе — будут жечь еретичку. Такого в Испании не было уже более десяти лет. Его молодая здоровая натура содрогнулась от одной мысли о предстоящем событии, но выбраться из потока людей было не так-то просто. Поэтому, не испытывая особой необходимости идти против, он стал двигаться в том же направлении, тем более что какая-то часть его существа все-таки влекла юношу навстречу предстоящему ужасу, хотя Педро и старался изо всех сил идти помедленней.
Когда он оказался на площади, где еще полчаса назад намеревался насладиться бойкими глазками и туго натянутым чулком под шерстяной юбкой, там уже стояли ряды солдат, и приезжие монашки заунывно тянули литанию. С высоты своего роста Педро видел, как сначала над осужденной склонились голубой волной салески, как затем ее привязали, как взметнулось пламя и как одна молоденькая монахиня, видимо, в первый раз присутствовавшая на казни, отвернулась, полубезумными глазами обвела толпу и начала клониться в обмороке.
И вдруг что-то в этих черных, расширенных от ужаса глазах, буквально пронзило юношу, и в следующее мгновение в его сознании ярко вспыхнула далекая ветреная весенняя ночь над равнинами Каталонии…
— Клаудиа! — прошептал он, еще не веря себе, и рванулся в толпу.
Но когда он добрался до помоста, потерявшую сознание салеску уже несли к ряду старых карет. Расталкивать ряды монахинь он не мог, как не мог и подобраться поближе к колымаге, окна же в ней оказались наглухо закрытыми кожаными шторками. Костер еще полыхал, и Педро справедливо рассудил, что монахини не смогут разойтись до тех пор, пока он горит, ибо их и привезли сюда для того, чтобы сопровождать своим пением душу несчастной. Значит, у него оставалось еще полчаса. Он щедро бросил песету оборванцу-мальчишке, крутившемуся рядом, чтобы тот присматривал за каретой, а сам помчался на почтовую станцию и, отдав все имевшиеся у него деньги, взял выносливого кордовского жеребца.
57
Санбенито — одеяние типа мешка желтого цвета, разрисованное огненными языками, устремленными вниз, — в знак поражения зла огнем небесным, надеваемое на приговоренного к сожжению на костре.