Но все же король с королевой благодарны мне не зря. Неужели, кроме них, действительно никто ничего не понимает? Всем застит глаза моя удача, мой взлет, мое богатство. Что и говорить, люди завистливы. «Предатель!» Надо же! Да ведь это самое ужасное у нас оскорбление! — Мануэль невольно вспомнил, что в юности в Кастуэре вытаскивал шпагу и за более «мягкие» словечки. И тогда никому в голову не приходило бросить ему в лицо «предатель».
Он грустно вздохнул, уселся в кресло и стал почесывать за ухом роскошного выжлеца, недавно преподнесенного ему королем. Пес являл собой совершенное творение природы и всегда ходил за Мануэлем, как привязанный. «Кажется, только Клавель и любит меня по-настоящему! Даже Пепа, умница Пепа, и та начала устраивать скандал за скандалом. Чего еще надо этой артиллерийской дочке, что до пятнадцати лет не имела второй пары чулок? Я же помню, как в ту ночь, когда мы в первый раз сошлись в горной хижине, и я, торопясь, порвал ей чулок, она горько плакала не из-за того, что лишилась невинности, а из-за этого бумажного чулочка… — При воспоминании о той ночи и о смуглых, гладких, как речные камешки, ногах Пепы, Мануэль стиснул зубы. Уж не зря ли он поселил ее во дворце, где теперь постоянно собирается самое изысканное общество: гранды, прелаты, актеры, какие-то офицеры. Пепа, похоже, становится одной из самых влиятельных дам королевства, но это почему-то не радовало Годоя.
Впрочем, Мануэль был не из тех, кто долго сидит в бездейственном унынии. Для уныния у него не было ни склонности, ни времени. Вот и сейчас, бросив взгляд на фарфоровые часы в виде кролика с пышным бантом на шее, он вспомнил, что пора идти к королеве. Что же, за все надо платить, и подобная плата — еще не худшая.
Поднимаясь потайными лестницами к покоям королевы, Мануэль чувствовал, что с каждой ступенькой настроение его, и так далеко не блестящее, опять неумолимо портится. Он не был у Марии Луизы уже несколько дней и теперь можно себе представить, как она встретит его. Опостылевшие ласки были гораздо хуже скандалов и пощечин. Мануэль содрогнулся даже от одной только мысли о них.
Но на сей раз Мария Луиза не стала докучать своему любимцу ласками, а встретила его надменно и холодно.
— Я слышала, — глядя на него в упор, сказала королева, — что в последнее время все государственные вопросы Испанского королевства решаются в постели известной особы.
— Ваше Величество, — невозмутимо ответил Мануэль, уже давно привыкший, что любая дерзость сходит ему с рук безнаказанно, — если под известной особой вы подразумеваете графиню Кастильофель, то я лично не вижу в этом ничего позорного. Графиня — испанка до кончиков ногтей и, поверьте мне, очень часто говорит дельные вещи.
— Ах ты, дрянь, собака подзаборная! — яростно набросилась на него королева, которая не была испанкой не только до кончиков ногтей, но и вообще, и от этого еще больнее почувствовала укол самолюбия. — Я тебя сделала всем в этом королевстве, я дала тебе все, что только можно дать смертному. А ты… ты — бездарная, неблагодарная тварь, — и тут Мария Луиза, потеряв хваленую выдержку, от души ударила любовника пухлой, унизанной тяжелыми перстнями рукой.
На парадный мундир первого министра брызнула кровь. Несколько мгновений Мануэль стоял растерянный, не решаясь ни ответить ударом на удар, ни выругаться. Наконец, он обрел дар речи:
— Полагаю, что после этого мне более нечего здесь делать, — с этими словами он, как предписывал этикет, опустился на одно колено, поцеловал королеве руку и вышел.