Слушая ребенка, месье снисходительно улыбался. С подобной улыбкой он имел обыкновение обращаться ко всем окружающим его людям. По окончании рассказа герцог обратился к гувернантке:
– Мадемуазель, присмотр за детьми является очень ответственным делом. Я только что нашел Флорина спящим на земле, а Рауля вы, видимо, извлекли из свинарника. Слава богу, что у нас только два плохо воспитанных ребенка, не так ли?
Много лет спустя Флориан пытался вспомнить, как выглядела мадемуазель Берта и что она ответила, но так и не смог. Но он отлично помнил, что в тот момент маленький брат вырвался из-под ее опеки и, подбежав к отцу, обхватил одной рукой его ногу, а другой ногу Флориана. Рауль был крепким и на удивление сильным ребенком, приятно пахнувшим свежей землей.
Флориан очень любил его, и братья сохраняли привязанность на протяжении долгих лет, пока смерть не разлучила их. Флориан всегда сознавал себя старше, мудрее и сильнее Рауля, хотя тот вырос на голову выше его. А когда Раулю перевалило за тридцать, и оба брата уже имели своих сыновей, Флориан все еще думал о шевалье де Пайзен как о маленьком брате с чумазым лицом и пахнущем свежей землей, о брате, которого он любил и опекал и от которого у него был лишь один секрет. Он никогда не говорил с Раулем о Мелиор.
Флориан никому не рассказывал о ней. Все, что касалось Мелиор, он считал разумнее держать при себе, дабы никто не надоедал ему замечаниями о том, что это всего лишь сон.
Воспоминания о красоте принцессы не покинули Флориана со временем, и ни возмужание, ни женитьба не вытеснили из его мыслей ее образа, лица, виденного им в детстве лишь однажды. Другие женщины появлялись и исчезали; жены преждевременно умирали, словно злой рок преследовал его супружеские отношения. Но обычаи времени не вынуждали де Пайзена уклоняться от наслаждения другими женщинами, и Флориан охотно использовал представляющиеся возможности. Отец его скончался, и теперь принц де Лайзарт унаследовал герцогский титул и причитающуюся ему часть поместий.
Прислуга отошедшего к нему Бельгарда пребывала в печали по поводу намерений четвертого герцога де Пайзена жениться вот уже в пятый раз. В глазах челяди события развивались слишком уж быстро со времени кончины его последней супруги и отправки сына в Сторизенд, который, согласно воле отца Флориана, отошел к Раулю. Домочадцы в Бельгарде опасались влияния новой супруги месье на уклад их жизни. Герцог, вслед за своим братом, собирался взять в жены девушку из дома де Нейрак, семья которой представляла собой разорившихся, но очень консервативных потомков некогда богатого рода. В Бельгарде считали, что де Нейраки отстали от жизни и не замечают изменений, произошедших в обществе со времен смерти старого короля.
– Ну и как долго еще эта новая игрушка будет забавлять тебя, маленькое чудовище? – поинтересовалась мадемуазель Сесилия.
Надо заметить, что к девяти утра они все еще оставались в постели. Впрочем, им некуда было спешить – сундуки мадемуазель упаковали еще накануне вечером, а ее отъезд не планировался раньше полудня.
– Кто знает… – протянул Флориан, лениво улыбаясь. Он лежал под огромным балдахином, концы которого удерживали четыре смеющихся купидона.
– Просто удивительно, как в мои года я умудряюсь оставаться оптимистом. Во время новой свадебной церемонии я верю, что для меня начинается новый жизненный цикл и что он продлится до конца дней моих, – добавил он.
– Неужели? Впрочем, подобное настроение свойственно каждому жениху. Девушка поудобнее устроила на подушке свою гладко причесанную головку и оценивающе взглянула на Флориана.
– Друг мой, я нахожу чрезмерным ваше преклонение перед определенными условностями. Вы с маниакальным постоянством ищете логическое объяснение всем своим поступкам и приводите в качестве примеров многочисленные прецеденты…
– Мадемуазель, мой отец привил мне столь необходимую черту много лет назад, доказав несомненную пользу следования данному правилу.
– Чудесно. Однако я подозреваю, что вы пользуетесь им несколько своеобразно. Прецеденты служат оправданием сиюминутным прихотям и, словно розовые очки, приукрашивают в ваших глазах суровую реальность. Не так ли?
– Дорогая, у вас сложилось ошибочное мнение на мой счет, и вы критикуете меня с беспощадностью близкого друга…
– Но все же я права. Большинство ваших прецедентов кажутся явно притянутыми за уши. Вы склонны отсылать слушателей к обычаям визиготов, или ссылаться на застольные беседы Аристотеля, или апеллировать ко временам правления Квинтиллиона. Я согласна, это звучит впечатляюще. Тем не менее многочисленные примеры, которыми вы так любите оправдывать собственные выходки, зачастую никоим образом не относятся к делу.
– Мой род произошел от весьма достойного учителя, мадемуазель. Я склонен думать, что не кто иной, как великий Юрген, завещал мне часть остроты своей удивительной эрудиции. Вряд ли у меня есть повод для сожаления.
– Вот тут вы не правы. Мне кажется, ваш великий предок завещал вам печальную тенденцию к потаканию своим капризам в супружеских отношениях. Свадьба всегда казалась мне лишь неделикатным афишированием чувств, и уж конечно я не могу смириться с последствиями вашего эгоизма – ведь из-за вашей женитьбы меня просто-напросто выставляют за дверь.
– Бессердечная! Вы говорите так, словно я не страдаю от правил приличия, которые делают вынужденным ваш отъезд.
– Но ведь именно вы, решив жениться, поставили меня перед необходимостью соблюсти приличия.
– Дорогая, человек не волен поступать, как ему вздумается, в таком ответственном деле, как брак. Кстати, Рауль убеждает меня, что его малышка свояченица просто прелесть. К тому же она является совладелицей Нейрака и у нее нет надоедливой родни мужского пола. Она вполне подходит на роль моей жены, так что я собираюсь оправдать надежды брата.
– Вот прекрасный образчик вашего недостойного поведения – вы намерены жениться на ее наследстве! Я бы ни за что не поменялась с бедняжкой местами. Быть вашей женой – не самое приятное занятие. Мне куда больше нравится наша близкая дружба.
Флориан улыбнулся и неожиданно изменил свое отношение к Сесилии.
– Bels dous amicx fassam un joc novel, – нежно прошептал он.
– Я прошу объяснения ваших слов, – произнесла Сесилия с тем слегка приглушенным смехом, который сводил Флориана с ума.
– Я был готов исполнить для вас древнюю балладу. Собственно говоря, это особенная утренняя песня наподобие тех, что пели своим возлюбленным жители Пуактесма во времена трубадуров.
– Так вы решили прославить древний обычай, любовь моя? Возможно, это и по душе вам, герцогу де Пайзен, столь рьяно следующему логике и примерам, достойным подражания. Однако я совершенно не логична. Как вы видите, я – женщина. Больше того, я современна во всем, и терпеть не могу всяких древностей, и нахожу их абсолютно неуместными в спальне.
– А это значит, мадемуазель…
– А это значит, я умоляю вас – делайте что угодно, но только не пойте никаких старинных песен. Они имеют обыкновение содержать массу вульгарных подробностей.
Флориан давно привык к щепетильности, проявляемой Сесилией во всем, что касалось отношений между мужчиной и женщиной. Некоторое время они лежали молча, затем поцеловались в знак примирения. Закончив свой туалет, мадемуазель Сесилия отправилась на юг – нанести визит кардиналу Борджиа, недавно обратившемуся к ней с туманной просьбой о пожертвовании на дела церкви. Девушка отличалась религиозностью и находила удовольствие в подчинении духовным пастырям, что не мешало ей проявлять требовательность к комфорту в повседневной жизни.
Проводив Сесилию, Флориан послал за Жан Паоло, юношей, гостившим у него вот уже семь месяцев.