Мелиор поднялась с табурета у колыбели, где младенец, разбуженный неожиданным громом, вновь погрузился в глубокий сон. Принцесса взглянула на Флориана, ничего не говоря. Она улыбалась довольно печально. Герцог знал, что нигде в мире не увидит он больше такой же очаровательной и безупречной красавицы, как его расколдованная принцесса.
Флориан произнес:
– Несчастная! Но во имя земли, неба, моря, царства небесного и геенны огненной – согласись! Как только ты вновь станешь легендой, ко мне вернется прежнее чувство восхищения и любви к тебе, той красоте, которую приятно видеть, но не слышать.
– Да, думаю, что так оно и случится. Ради нашего общего блага будет лучше, если мы с Хопригом вернемся в Бранбелуа, в те времена, когда я еще не стала твоей женой. Из-за ребенка Хопригу, наверное, придется жениться на мне. Но он, по крайней мере, принимает женщин такими, какие они есть, – ответила ему Мелиор.
– Полагаю, вы говорите образно, но в любом случае уверен, что вы не хотели и сказать ничего плохого. Так вернемся же домой, моя дорогая.
Флориан попрощался с обоими. Герцог оставил надменную манеру смотреть на людей свысока – за последний час он утратил свой обычный вид человека веселого и немного раздраженного. Месье лишился роли самодовольного весельчака из высшего общества.
– Теперь, когда вы оба вновь становитесь легендой и символом, я смогу, быть может, еще раз уверовать в любовь и святость. Весьма прискорбно и совершенно напрасно некоторые люди стремятся ввести их в свою повседневную жизнь. Такие вещи хороши только для любования ими со стороны. Невозможно достичь абсолютной красоты и святости в земном бытие. Но нам необходимо верить в красоту, и мы убеждаем себя, что она существует: память говорит, что она была, а оптимизм – что будет. Некоторым кажется, что они видели ее где-то рядом, но они попадают в ловушки романтики и иллюзий. Это глупо и тривиально.
Мелиор вставила слово как всегда не вовремя:
– Ах, как меня раздражает, когда точно помнишь, что принес собой шляпу, а потом нигде ее не находишь… Да-да, продолжай, Флориан. Да вон же она, на гвозде возле дверей! Мы все слушаем тебя, дорогой.
Флориан продолжил:
– Хотелось бы верить, что святость все-таки существует в нашей жизни. Однако я обнаружил, что даже она смешивается с некоторой, как бы поточнее выразиться, двусмысленностью… Человечество обладает многими достоинствами, но – как мне кажется – они не вызывают особого восхищения. Ко всем, кого узнавал близко, я испытывал некоторое чувство приязни, но напрочь утрачивал уважение. Подозреваю, что человек не наделен ни добродетелью, ни порочностью: его моральные качества вообще весьма посредственны. Поэтому красота и святость останутся для меня вещами, о которых приятно размышлять, и к которым весьма опасно стремиться, ибо они абсолютно недостижимы в земной жизни. Не знаю, почему это так, но уверен, что нарушил некий закон, говорящий, что лишь посредственность имеет право на существование где бы то ни было. Вот почему я понес наказание и подвергся высмеиванию.
– Да, но ты также наказываешь всех присутствующих своим многословием… – прервал его Жанико.
– Я также не нахожу повода для высокопарных речей и помпезности, сын мой, и не намерен выслушивать нравоучения от запутавшегося в собственных желаниях человека. Достаточно уже того, что твои романтические устремления огорчили небожителей и вызвали – я воздержусь от иронии в адрес нашего коричневого собеседника – неблагоприятный отзыв даже в аду. Я уже молчу о том, что могло произойти с моим храмом Лоу Гиффса за то время, что я находился по вашей прихоти в здешнем мире.
– Ваш храм Лоу Гиффса! Возможно ли, месье, что, будучи столько месяцев христианским святым, вы собираетесь вернуться к своим языческим верованиям в Бранбелуа? – печально произнес удивленный герцог.
– В любое время, сын мой, я готов посвятить себя лучшей из церквей. Но от природы я нуждаюсь в стабильности, подкреплении своих дел традициями и поддержке хороших людей. Новая вера способна увлечь горячие головы, вроде бедняги Хоррига, но только не меня. Я пришел к выводу, что любая религия, однажды получившая достаточное количество приверженцев и уважение со стороны людей, действует на своих последователей лучше, чем какая-либо другая. Тем не менее, каждый стремится также занимать соответствующее положение в обществе. Да просто глупо спорить на тему, какая религия лучше – сейчас не место и не время для подобных диспутов… Нет, Флориан, жизненное кредо может меняться в отношении чего угодно, кроме верности своей церкви, в особенности для прелата. И вот что я еще скажу тебе, Флориан – не забудь этого, когда мы с Мелиор уйдем – абсолютно все мужчины и женщины всего лишь смертные и несовершенные существа. С этим ничего не поделаешь. В любом случае, тебе придется присмотреть себе другого небесного покровителя теперь, когда рассвет уже приближается и последняя туча уходит на запад, – сказал Хоприг и некоторое время с легкой жалостью смотрел на Флориана.
Мелиор взяла на руки спящего младенца, ничего не говоря и мило улыбаясь герцогу. Затем она и Хоприг воспарили на золотое облако и навсегда исчезли из жизни Флориана. Он размышлял о том, что через несколько мгновений они вновь окажутся в таинственном месте в глубине Акайра. Волшебное сияние рассеялось, а герцогу вспомнилось детское желание стать достойным тех небесных созданий, которыми долгие годы были для него Хоприг и Мелиор. Он с тоской думал о своем устремлении и той блаженной невежественности, которую ничто уже не могло вернуть ему.
Глава 29
Слова утешения
– Ну а теперь что же ожидает меня, лишенного отныне примеров высшей красоты и святости? – без энтузиазма в голосе спросил Флориан. Ожидая ответа, он перевел взгляд с Жанико на Архангела и обратно, наивно предполагая, что они вот-вот начнут схватку за обладание душой герцога де Пайзена. Однако ни один из них не принял воинственного вида и, казалось, вовсе не собирался растрачивать силы ради Флориана.
Михаил находился в затруднении.
– На твой счет у меня нет никаких указаний. Я прибыл сюда не с официальным заданием, а из-за нахальства нашего бывшего святого, считающего, очевидно, что мне нечем больше заняться. Как же приятно сознавать, что он вернулся в прежние времена, когда еще не был канонизирован, и больше он не является святым! Что же касается тебя, то деяния твои столь ужасны, что, не сомневаюсь – вряд ли есть смысл ждать чего-нибудь хорошего.
Флориан вынул меч Фламберж из ножен.
– Тогда, месье Святой Михаил, логика подсказывает единственный и наилучший выход: я прошу вас оказать мне честь и скрестить со мной мечи, чтобы я мог погибнуть достойно де Пайзена.
– Ну надо же! Эта козявка смеет бросать вызов Архангелу! Чего только не увидишь на земле, – изумился Михаил.
– Да, в нашем романтике сильный дух. Похоже, он затмил его рассудок. Лично меня мало волнует его судьба, но в конце концов старые знакомые имеют полное право на дружескую беседу. Я вижу, святой запасся неплохим вином и предлагаю за бокалом обсудить будущее нашего маленького герцога, – ответил Жанико.
– Отличная мысль. Я целый день работал в новых мирах неподалеку от Фомалота и достаточно надышался звездной пылью. Да, негодный Хоприг заставил меня проделать долгий путь, и я испытываю сильную жажду – откликнулся на предложение Архангел.
На этом старые знакомые уселись за стол, чтобы за бокалом вина и приятной беседой решить судьбу Флориана. Жанико налил и герцогу тоже: Флориан взял предложенный бокал и стул, скромно поставив его у стены на солидной дистанции от своих судей.
Сидящие за столом представляли собой странную парочку. Великолепие отличало Михаила во всем, ибо он являлся существом божественным, и его лицо выражало безграничное великодушие князя небесного царства. Жанико же имел внешность рабочего человека, не примечательного и – почти абсолютно коричневого, на котором не заметишь ни одного грязного пятнышка даже после тяжелого трудового дня. Лицо его отличалось правильными чертами и излучало силу и уверенность в себе.