Просто, к биению сердца ГАЗ-66 приходилось прислушиваться не один раз: и из кабины, и из кузова, и по дороге на лётное поле, и на крутом скользком из-за мокрой глины спуске к реке, откуда, сбросив десятиместное каноэ и нагрузив его аквалангами мы отправлялись в путь, по течению рек, как по течению жизни. Чтобы понырять за морёным дубом, беззубками34, перекинуться парой слов с карасиком, заглянуть в нору налиму, а коли по правде — за новыми впечатлениями, за интересом.
Сидя на банке35 ближе к борту, обыкновенно к левому, я вонзал лопату весла в дрожащий волнами студень воды и опершись на него, отталкивался, продвигая судёнышко со-товарищи вперёд.
Многие знают, да мало кто помнит про мятные берега рек, про то, как, к обеду или вечеру сплавного дня ты вымотан и в тот же час свеж, как мятный леденец за щекой, а вся вода, сколь бы плотно не была притёрта крышка фляги, делается будто настоянной на перчённых листьях мяты36.
Накручиваясь на излучающий сияние палец колокольни, венчающий пригорок, вьётся чистый локон реки, так что любуешься близостью и расположением к тебе небес со всех сторон. Кажется, что всё уже, выпущен из виду, ан нет, возвращает тебя вспять, несмотря на неизменное влечение немалых, стиснутых берегами речных вод, к просторам морей.
Когда, в конечной точке, можно было уже разглядеть водителя, в ожидании привалившегося спиной к колесу шишиги, разом накатывала слабость, и почти в полусне загрузив борт, подчас даже не сняв гидрокостюма для теплоты, мы дремали, придерживая одной рукой каноэ, а обратный путь тряс над нами погремушкой бездорожья, отчего сон делался только гуще, слаже, бездоннее, как омуты, где побывали мы только что в гостях у сомов.
Мимо дома проехал автомобиль. Скрипит на ухабах упруго. В его кузове прошлое, много всего, так сразу не перечесть.
Сколько ж можно…
— Всё сюда: банки сюда, бутылки сюда… Сколько ж можно?! — каждое утро мы просыпались от недовольного ворчания женщины, которая следила за порядком на этажах гостиницы, в которой коротали время между тренировками. Ну, как — коротали… Мы вваливались в комнату промокшие до нитки, с налётом тонкой соли и ожогами на лице, принимали поочерёдно душ, стирали наскоро одежду, и переодевшись в чистое валились на кровать, задрав при этом отбитые бегом ноги на стену, чтобы через два часа всё повторить вновь. Каждая последующая дистанция казалась и легче, и тяжелее предыдущей…
— Ой… отвалился!
— Кто?
— Ноготь!
— Ого!
— Да ты свои проверь, мало ли.
Я присмотрелся, и вправду — под каждым ноготком обнаружилось чёрно-синее пятно синяка. Ну, что ж… Дело такое — три тренировки в день, их никто не отменял. Со временем кровоподтёки пучило, они пенились, и не желая больше оставаться взаперти, скидывали крышечку очередного ногтя, как ненужную боле безделицу.
Пальцы, лишённые ногтей, были страшными, мягкими, какими-то игрушечными, непривычными и уродливыми. Вдобавок, они сильно тёрлись о ботинок, причиняя сильную боль, так что к концу тренировочных сборов не осталось ни единой пары носков, не запятнавших себя кровавым месивом израненной ступни.
— Слушай, сколько ты уже тренируешься?
— Давно.
— Лет пять?
— Умножь на пять!
— И зачем тебе это? Думаешь, памятник поставят за старания?!
— Я не из-за памятника, просто не могу вполсилы.
— Ну и зря. Жить надо легко, с удовольствием.
— А кто сказал, что я тренируюсь без него?
— Ну, никто не говорит, что без, просто это странно.
— Знаешь, есть такое понятие, зовётся ответственностью…
— Занудством это зовётся. Всё, что даётся через силу, неправильно.
— Да ну…
— Ну да! Если к чему-то прилагаешь слишком много усилий, а ничего не выходит, значит изначально выбран неверный путь. На уготованном тебе, всё и все загодя расставлены по местам. Только ждут, пока ты ступишь на него.
Не знаю. Быть может, мой нечаянный, незваный доброжелатель был по-своему прав, но я оглядываюсь назад с улыбкой, без тени сожаления о потраченных силах и здоровье. Оно бы всё иссякло со временем и так, да только без многого из пережитого, минуя которое всё было бы иначе. Да я сам был бы не тем, который теперь.
Ты пестуешь то, чем одарило прошлое, но творишь его в настоящем сам. И шагая мимо расставленных кому-то другому столиков под полосатым навесом, присаживаешься на согретую солнцем гальку побережья, и принимаешься считать волны, покуда некто далёкий в известной дали прислушивается к горестным вскрикам кукушки, пересчитывая их с замиранием сердца…