Моё воображение наделяет их худшими из качеств, для меня в них мало человеческого: ненависть, злоба, насмешки, — это главное, чего я боюсь. Сколь не старался отыскать подобного в себе, не находил, потому, наверное и опасался, и причислял их к несвойственным человеку.
Дед из-за этого считал меня размазнёй, но бабушка понимала меня лучше, я был для неё будто прозрачным, наверное по этой причине она то и дело вздыхала, приговаривала, гладя по волосам:
— Непросто тебе будет в жизни, ох как непросто…
В тот вечер мы добрались-таки до кухни. Раздвинув занавески, бабушка привычно нащупала коробок спичек и зажгла под чайником огонь. Сразу сделалось уютно, страх, напуганный факелом конфорки, отступил в собственную тень и затих. Шелест многих тараканьих спин спин под столом, впопыхах удирающих под плинтус, — тот не тревожил воображения, ибо был понятен и знаком.
— Ба, а свечи? — напомнил я.
— Тебе плитки мало? — притворно удивилась бабушка, и достала с полки две чернильницы. Обрамлённые бронзой стеклянные постаменты были заместо подсвечников. Белая колонна свечи в застывшей лужице воска, что осталась от её предшественницы, возвышалась над тем местом, куда обыкновенно макают в чернила перо.
— Чур, руками не трогать! — предупредила бабушка, встряхивая коробком спичек, хотя знала, как трудно удержаться, чтобы не утереть слезинку воска, что проворно сбегает по белой щеки свечи.
Бабушкины подсвечники достались мне. Порой я использую их по назначению, а иногда любуюсь ими просто так. Встряхиваю коробок, проверяя, есть ли там спички, дожидаюсь, покуда язычок огня как следует распробует фитиль на вкус, устраиваюсь напротив подсвечника, гляжу на пламя и думаю о бабушке, даю знать о том, что помню её и люблю.
А бывает, почудится, — что мне всё ещё пять, и иду, вцепившись в край бабушкиного платья, хотя в самом деле бреду по тёмному коридору жизни совершенно один.
Откровение
— Вы только поглядите, сколь свежести в округе! Чуть завитые локоны сосновых почек в свете восходящего солнца, кажется, сами испускают долгие, реющие едва заметно, палевые лучи, что достают до облаков, чья белизна подразумевает ту самую неискушённость, на которую намекали пращуры, выдавая дочерей замуж…
— Восторженность и наивность ваша достойны и умиления, и порицания. Потрудитесь рассудить, какие у природы могли остаться секреты от дев в селениях, коли спали всем семейством вповалку, были на побегушках у мамки, что помогала разродится корове и сновали по двору во время собачьих свадеб из хлева к курам в сарай.
— Так разве ж я о том?! Понимание, как всё устроено не лишает поэзии и трепета в известный час.
— Убеждён в обратном, но очевидно вы придерживаетесь иного мнения, и вас, в ваши-то лета, уже не переубедить. Кривое, так сказать, не выправить…49 Извините за прямоту, так сказать!
— Знаете, а я не в обиде, на вашу откровенность. Так лучше, чем подспудно или за спиной. Только, скажу я вам, что чувства, настоящие, они внезапны, как озарение, будто синева колокольчиков.
— А они-то тут к чему?
— Да вы только представьте… Идёшь по лесу, кругом всё зелено, мелкие цветы разнотравья рассыпаны бусинами, и откуда ни возьмись — вот они, милые, нежные, словно бы пролило небушко немного на землю, набрызгало. Глядишь на колокольчики с умилением, останавливаешь себя, дабы не тронуть, не расцеловать. И так тянет взять с собой, да жаль увянут скоро, ну из любви к ним и оставишь, где встретил, не губишь красы понапрасну. Стоишь, воздыхаешь, любуешься, покуда не заедят комары. А после как бежишь в дом, несёшь, прижавши к сердцу не срезанну былинку с поникшей навечно головой, но не имеющую конца радость от того, как пОлно оно нежности и счастья, то цветение.
Мало, много ли пользы приключилось в том откровении, — как знать, а к полудню уж не было в небе ни единого пятнышка облака, да прежде той безупречной синевы, громоздился столп сосны, — не вырванная, не затоптанная, едва видимая посередь травы веточка, кой была она века три тому назад.
Нелёгкая затея
— На вас лица нет. Случилось что?
— Не то, чтобы, но как бы да. Обижен.
— Кто ж обидел?
— Неважно.
— А чем хотя бы?!
— Неправда и обидела.
— Как так?
— Рассказал суть дела.
— Чужому?
— Своему.
— Порицал?
— Ни Боже мой! Доложил всё, как есть.
— Так чего же?
— Сам не пойму…
— Нежный вы, однако.
49
вольное толкование выражения: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать», Екклесиаст гл 1 ст.15