В Своей проповеди Христос окончательно утвердил эту истину. Он повторял слова Сущего, сказанные через древнего пророка:
«Милосердия хочу, а не жертвы». Он упрекал иудейское духовенство и законников в том, что они свели высший религиозный долг к обрядам и уставам. Поэтому никакие соблазны и разделения, никакие периоды упадка не могли остановить потока подлинно христианской жизни. Как в Ветхом Завете всегда сохранялся некий «остаток» тех, кто берег и умножал дары Божий, так и в новозаветной Церкви Господь не дает угаснуть светильнику, горящему во тьме.
***
Знаком присутствия Христа в Церкви являются мистерии–таинства, через которые вновь и вновь совершается единение человека с Богом. Участвуя в таинствах и общей молитве, христианин черпает в них силы для каждодневного служения. Приходя в «дом молитвы», в храм, он может хотя бы ненадолго отрешиться от обыденности, от сутолоки и шума жизни. Бытию Церкви Христовой мы приобщаемся не только чтением Евангелия, размышлением над догматическими символами, над трудами Отцов, подвижников и богословов, не только стараясь согласовать свои поступки с заповедями Христа, но и находясь в атмосфере общинной молитвы.
Наша жизнь — от рождения до смерти — малый отрезок. Человек, который попытался бы отвергнуть опыт предшествующих поколений, вряд ли смог бы продвинуться в труде или знании. Это касается и веры. Пренебрегая многовековым наследием Церкви, опытом ее святых, учителей и мудрецов, христианин легко оказывается в плену субъективного мистицизма, смутных «религиозных переживаний», представляющих собой немалую опасность для души. Даже самая искренняя личная вера рискует остаться без опоры, если она не связана с прочным фундаментом подлинного церковного опыта. Только со смирением принимая путь ученичества, мы можем избежать как поверхностной рассудочности, так и лжемистической «прелести»[1]. Не отрицая храмового богослужения, не упраздняя ритуалов, Господь учил, что «важнейшее» — это справедливость, милосердие и вера. Он дал пример непосредственной сыновней молитвы, которая дороже Отцу любых всесожжении и жертв.
* * *
У некоторых может возникнуть естественный вопрос: почему Церковь, исповедуя религию «духа и истины», все–таки сохранила культ? Не лучше ли было совсем отказаться от него, отбросив даже само слово «богослужение»? Не достаточно ли носить Бога в сердце и стремиться исполнять Его волю в повседневной жизни?
Рассуждающие так забывают, что человек — существо не только духовное, что дух в нем теснейшим образом связан с душевной и телесной жизнью. Именно поэтому дух ищет своего воплощения. Любовь и ненависть, радость и горе, одобрение и восхищение — разве не проявляются они в жестах, в своего рода «ритуальных» действиях? Возглас, рукопожатие, поцелуй, положение тела, мимика лица выражают наше внутреннее состояние.
Слово «обряд» происходит от слова «обрядить», «облечь». И в таком смысле обряд пронизывает жизнь человека.
Известный православный мыслитель о. П. Флоренский утверждал, что культ есть гармонизация, одухотворение наших чувств, аффектов. «Если вступить на путь борьбы с аффектами, — пишет он, — то придется в корне отринуть самую природу человека… Вступить в борьбу с аффектами значит одно из двух: если она неуспешна — отравить человечество «загнанными внутрь страстями», если же удачна — оскопить и умертвить человечество, лишив его жизненности, силы и, наконец, — и жизни самой. Культ действует иначе; он утверждает всю (к.н. — А.М.) человеческую природу «со всеми ее аффектами; он доводит каждый аффект до его наибольшего размаха, — открывая ему беспредельный простор выхода; он приводит его к благодетельному кризису, очищая и целя» [2].
Вот почему мы не имеем права отказываться от христианских обрядов от храмового искусства.
Слова молитв, гимны благодарения и покаяния, которые вылились из глубины сердца великих поэтов, мистиков, святых, боговидцев, драгоценны для нас.
Вживание в них есть школа души. Оно воспитывает нас, просветляет и возвышает. Но в храме не только «слово» служит средством для этого просветления и очищения, но и образ: икона, мелодия, ритуальный жест, архитектура храма. Флоренский недаром назвал церковное действо «синтезом искусств». В своей полноте оно обращено ко всем сторонам человеческой личности.
2
Свящ. П. Флоренский. Из богословского наследия. — Богословские Труды. Сб. 17. М., 1977, с. 137.