Таинство Жизни
ВЛАСТНАЯ МУДРОСТЬ ДОБРОТЫ
«Худое слово и добрых делает худыми, а слово доброе и худых делает добрыми», — говорит автор этой книги, ссылаясь на преподобного Макария Египетского. Но какой властью оно это делает? Ибо всего неожиданней власть слова проявляет себя тогда, когда творит добро там, где ему, казалось, неоткуда взяться. Слово окликает его, называет добро по имени, но оно никогда бы не явилось на свет, если бы не было дано человеку изначально, не таилось где–то под спудом, в плену зла, куда нисходит Христос, чтобы вывести добро из темницы. «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу» (Лк 4.18). Цитируя пророка Исайю, Иисус пророчествует о Себе как о Добром Пастыре, наделенном освобождающей и исцеляющей властью, и образ Его ложится отныне на всякое пастырское призвание. Пастырь исцеляет сокрушенных сердцем, творит добро прежде всего тем, что освобождает его. Но власть исцеления и освобождения он обретает лишь тогда, когда получает помазание Духа Господня. Без прикосновения Духа, исцеляющего прежде всего сердце самого пастыря, его служение выглядит лишь имитацией. Слова могут произноситься те же, но Дух обходит их стороной. Но когда Дух приходит и щедро дарует Себя, все преображается, а простые, знакомые слова начинают светить всем в доме.
О «Таинстве жизни» архимандрита Виктора (Мамонтова) можно было бы сказать, перефразируя слова отца Александра Шмемана о книге архиепископа Павла Финляндского («Как мы веруем»), что мало найдется книг, в которых бы так кратко и так ясно излагались основы православного духовничества. Речь не идет, конечно же, о популярном курсе по пастырскому богословию, но лишь о служении словом, о науке доброты, о ее бесхитростной мудрости, об умении вложить ее в другого слушателя, читателя, собеседника прямыми сделать стези ее.
Кажется, что исток книги в диалогах, неспешных беседах с глазу на глаз, ибо настоящее духовничество не столько поучение, сколько исцеляющее общение. И образ, икона такого общения беседы Христа («Я уже не называю вас рабами…, Я назвал вас друзьями…» (Ин 5. 14—15).
В таком евангельском дружестве под видом советов, увещеваний, размышлений читателю посылается радость обретения отца, полнота его пастырского дара. Это дар принесения доброты Христовой, освобождения ее в тебе, и благое это освобождение происходит при соприкосновении с глубиной личности другого. Личность пастыря, осуществившего свое призвание, несет в себе свидетельство того, что в ней изобразился Христос (см. Гал 4.19), и такое личное, живое свидетельство пробуждает Христа в тебе. Не каждому оно дается. Слова все те же, со знакомым смыслом, но увещевания Духа, воздыхания неизреченные за одними можно услышать, а за другими нет. И за изреченным мы воспринимаем то, что неизреченно, принимаем слово, но вслушиваемся в то, что за ним.
Сказать, что книга отца Виктора несет в себе богатый пастырский опыт, еще недостаточно. За опытом ощущается плод труда и дара, человеческого усилия, смирения, покаяния и благодати. Вспомним апостола: «плод же Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера…» (Гал 5.22). Но сколько мы слышали слов о вере и любви? И скольким из них поверили? Поверили только тем словам, которые услышали сердцем, в чьих недрах, внутреннем пространстве созрели неоспоримые плоды Духа. Мы думаем, что принимаем Весть, но прежде принимаем свидетеля, который ее несет, ее собою являет. Если свидетель до конца верен своей Вести, она обретает силу и для нас, если нет от нее остаются слова, слова, слова.
Что, казалось бы, нового в напоминании о том, что жизнь тайна, а человек тайна еще большая? Новизна приходит не от ссылки на Швейцера и его учение о благоговении перед жизнью, но от благодати, которая струится в убедительном свидетельстве об этой тайне, и потому оно оставляет не стираемые следы.
Есть и еще одно свойство этой книги, которое покоряет меня как читателя авторская свобода. В наши дни, когда вера так легко зарастает идеологической коростой, словно хочет запрятать себя и выставить круговую оборону против всех, «кто не с нами», здесь не чувствуется никакого оборонного пафоса, размежевания, зашоренности или предвзятости. Отец Виктор собирает свою мудрость повсюду, в том числе и у тех, кого не назовешь единомышленниками, но под его пером инославные авторы становятся православными, а улица с ее шумом и проблемами обретает облик храма, — ибо есть пастыри, вокруг которых как–то невидимо, словно само собой созидается храм, возникает атмосфера молитвы и какой–то доброй, согревающей нас тайны. Слово становится действием, мысль реальностью, и в это модна из чудодейственных загадок доброй Благой вести: исповедуя добро, она его творит.