Первым встал старейший коммунист колхоза Василий Петрович Федотов:
— С детства Никиту знаю… В двадцать девятом секретарь комсомольской ячейки Гольчиков клуб организовал. И всегда боевой… Во всех наших деревенских делах он есть…
Комсорг Станислав Арсентьевич Аншуков горячо продолжил:
— Могла ли бы мать нас, шестерых, без отца поднять, если б не интернат при школе, что на свой выигрыш по облигации Никита Петрович организовал.
— Попрошу по существу, — напомнил прокурор. Он был в тяжелых роговых очках, которые, впрочем, не прибавляли ему солидности.
«Молод больно, не рубанет ли с плеча», — волновались колхозники.
В задних рядах зашептали: «Ты, Степан, скажи. Председатель прошлой весной, рискуя жизнью, со льдины тебя снял. Не он бы, так дело худо обернулось».
— А что я скажу, — поднялся завфермой. — Стоящий мужик наш председатель, смелый. Возможно, смелость-то его и подвела… На мне стадо коров. Чем его теперь кормить стану, на чем сено завезу? Лошадушек-то ведь нет!.. Что скажу? Закон один для всех…
Зашумел народ, многие с мест повскакали.
— Эх, Степан, Степан… Не то говоришь!
Поднялся красный от волнения старик Афанасий. Долго мял в руках лохматую шапку из собачьей шкуры. Вперив тяжелый взгляд в Степана, начал:
— Ты, Степан, праведником не прикидывайся. Без тебя знаем — властям решать. Только вспомните, люди, кто есть председатель наш. С кого успех в колхозе? И твоя новая ферма, Степан, и клуб, и радио в каждом доме, электричество к новому году в избах будет. Вот уже тринадцать лет Никита Петрович позднее всех ложится спать и раньше всех встает… Вот что в ум возьмите, — обратился он к прокурору. — Он и промашку сделал, добро творя. Думал корма сэкономить.
Еще говорили много, и всяк по-своему, о председательских добрых делах. Не знал народ, что прокурор всю подноготную Никиты Петровича поднял и пришел на собрание с убеждением не возбуждать уголовного дела. Колхозники лишь подтвердили правильность его решения.
Отлегло от сердца у людей, когда они узнали, что Никита Петрович останется с ними. Потерять табун тяжело, а потерять человека, который жизни ради них не щадил, еще тяжелее.
Последним вышел к столу председатель сельсовета, инвалид войны Евгений Вячеславович Ляпунов.
— Спасибо, товарищи, за высказывания. Вы правильно свою беду перенесли. Я рад сообщить — рабочие лесопункта решили передать вам на приобретение новых лошадей свои заработанные на субботнике деньги. Да и страховку колхоз по закону получит.
Все сразу оживились. И никто не заметил, как вышел осунувшийся от пережитого председатель, а вслед за ним — жена Настасья.
Завтра им опять подниматься затемно, опять приниматься за дела.
В хребтах Васитовой
Шумит и бурлит многочисленными порогами свирепый Выбор. Там, в хребтах Васитовой, где вьются среди тайги звериные тропы, берет он начало и потом долго пробивается через непроходимые дебри. Ему нипочем горные хребты. И даже людям, старым таежникам, порой неподвластна его слепая стихия. Выбор презирает безвольных, а сильным не прощает даже малой слабости…
Глубокой осенью по реке двигалась одинокая лодка. Белокурый мальчонка лет десяти, стоя на носу и орудуя длинным шестом, направлял лодку меж валунов, не давая ей развернуться. А плотный, среднего роста мужчина с шестом на корме сильными толчками гнал ее вверх.
— Копы, копы[3]… Много копов нарыто! — радовался он, всматриваясь в бешеную воду черными, жгучими глазами. Не опоздали мы, Генька! К третьему лазу[4] поспели. Самая крупная голубушка идет!
Мальчонка вглядывался в бурлящую воду и, хотя не видел ни одной ямки, верил, что отец не ошибается. Недаром же говорят, что Лука даже сквозь землю видит!
Генькины ладони покрылись кровяными мозолями, горели, как на огне, но он молчал, только часто окунал кисти рук в ледяную воду. Отец видел, что сын выбился из сил, но продолжал упорно гнать лодку вперед. «Ничего, пущай привыкает, — подавляя в себе жалость, размышлял Лука. — Пущай знает, почем она, семужка-то… Тверже будет, хозяином станет, как я». У него, у Луки, все есть: дом, амбар, две лодки, остроги разные. И все — через семгу.
Рыбы много и в Мезени. Сетью-поплавнем можно черпануть и там, да риск большой: вся река под надзором рыбинспекции. А здесь, в глухомани, трудно и тяжело, но зато безопасно: рыбнадзор на быстроходных катерах сюда не сунется. Здесь Лука хозяин. «Напарника брать на семгу ни к чему, — просто рассудил он. — Рыбу пополам надо будет делить, и лишние глаза. Генька-то на что растет? Уже не маленький. А мозоли набьет — пустяшное дело, до свадьбы заживут!».
3
Коп — ямка на дне реки, которую готовит клыком самец. На копу семга освобождается от икры и молочек.