Можно подумать, больше не было для этого места. Территория детдома была ограждена с трех сторон; четвертая, западная, незаметно переходила в какое-то подобие парка, который, в свою очередь, если пройти около трехсот метров или около того, становился лесом. Казалось бы, иди туда и ебись, сколько влезет. Нет. Юные развратницы (и развратники) предпочитали совокупляться как можно ближе к дому. Что это, лень? Желание унюхать аромат тресково-картофельного супа, которым тетя Варя кормит выкормленников и прочих голописек каждый день? Не в этом ведь дело, с горечью подумала Наташка. Все мы хотим любви. А что получаем? Даже с сексом туго. Конечно, поебаться можно хоть сейчас. Со своими сожительницами у Наташки были очень хорошие отношения. В замечательном детдоме, возглавляемом Вероникой Сергеевной, царил удивительно серьезный порядок, причем без какого-то принуждения кого-либо. Ситуация, предельно приближенная к абсолюту. Следует отдать должное таланту донельзя изврашенной воспитательницы — педагогом и организатором она была идеальным. И всех имела. Без какого-либо насилия, боже упаси. Как-то так само собой получалось, что дети были счастливы, пройдя через постель наставницы. Вероника Сергеевна умела пробудить в любом ребенке чувственность, не переходя при этом какую-то тонкую, неуловимую грань — понятие это способен постичь лишь прирожденный педагог.
Все воспитанники заведения, исключая лишь малюток, научились кончать — заслуга директрисы была не мала. Каждый вечер, ложась спать, дети обсуждали детали секса с Вероникой. Полюбившаяся с ней становилась королевой бала. Увы, только на одну ночь. И это не нравилось Наташке: будучи воспитана в патриархальных традициях, была собственницей — это какой-то, по сути, мужской склад ума — лизать и сосать Веронику имела право лишь Наташа, так казалось девчонке. Она была неглупа и вполне осознавала степень ущербности своего мышления. Но ничего поделать с ним не могла.
Наташа была почти счастлива, осозновая, что одно разумное существо другому не может принадлежать полностью — иначе это было бы рабством. Жизнь в детдоме нисколько не напоминала грязь, так любимую журналистами и подобной сволотой. Хороший, светлый детдом. Наташу неоднократно склоняли к противоестественной, но хорошей любви соседки по комнате. Не принуждали. Все было тип-топ.
Забившись в уголок, каждый вечер Наташка становилась свидетельницей жарких лесбийских утех, практикуемых однокашницами. Ее, однако, никто не трогал — с малолетства, благодаря Веронике, все понимали здесь, что значит неприкосновенность личности.
…Стало прохладней; светило опустилось примерно на двадцать градусов, миновав точку, называемую в наших широтах зенитом. Пятьдесят пять, а уж выше шестидесяти — серьезно. Наташа подумала, что неплохо бы и как-то доковылять домой, и даже, может быть, поесть того самого супа, либо пшенной каши с растительным маслом, как вдруг…
До чего же банально слово «вдруг!» Побороть его не удалось даже и великим стилистам, не будем тыкать пальца́ми.
Вдруг Наташа не то чтобы увидела, а скорее почувствовала каким-то то ли тринадцатым, то ли четырнадцатым чувством, что она не одинока в своем горе. Поозиравшись, девчонка вновь обратила внимане на весьма толстую березу, которая не могла не являться центром данной убогой композиции.
За березой стояла Тайечка, медсестра, и страдала. В гневе она даже топнула босой ножкой, но это не помогло (вот откуда эти идиотские термины типа… да долго объяснять).
О чем Тайечка уж точно не думала — если в ее мозге и было устройство под названием «думалка», так это о трендах. И о брендах, по-видимому, тоже.
У Наташки мгновенно прошла головная боль. Так или иначе, она вмиг о ней забыла.
Не скрываясь, девчурка подошла к страдающей онанистке и, встав перед ней на колени, раздвинула в некоторой степени бедра страждущей; жадно припала ртом к мокрой жирной вульве доброй девушки. Тайечка засмущалась. Ни мужчина, ни женщина, ни парень, ни девушка до сих пор не ласкали ее там. Тут же какая-то малолетка, не какая-то, впрочем, а та самая, которой она составляла лекарства, когда Наташка кашляла, простудившись. Ну-ка, состав микстуры антигриппин классический: парацетамол — 360, аскорбинка — 300, глюконат кальция моногидрат — 100, гидрохлорид римантадина — 50… О-о-ой!.. О-о!..О-о?