- Я пришел не допрашивать вас. Искренне разделяю ваше горе и хотел бы хоть чем-то помочь вам. Считаю ваше решение об отъезде преждевременным. Муж погиб при выполнении служебного долга. Во-первых, вам положена компенсация, во-вторых, ваш поспешный отъезд только развяжет злые языки о вашей косвенной виновности. Вы слышали наверное, я веду совсем другое дело, дело об обнаруженном трупе. Кто эта женщина, кем и за что убита, пока не выяснено. И я сомневаюсь, что это Родионова Ольга. На неё объявлен всесоюзный розыск. Надеюсь, она найдется, и тогда все домыслы и сплетни прекратятся. И пришел я к вам за помощью: вы с Ольгой Ивановной, как мне известно, были в добрых отношениях, возможно она рассказывала что-то о своих близких, хороших приятелях, куда могла уехать...
Вероника не спешила с ответом.
- Ольга Ивановна была милая, добрая женщина, - наконец сказала она. И Владимира Васильевича любила. Не знаю, что произошло между ними, почему она решилась на такой шаг. - Помолчала. - Ее мучила бездеятельность. Она во что бы то ни стало хотела найти работу. Да разве и вас не угнетало бы: в доме ни копейки, и муж, чтобы жена не умерла с голоду, вынужден делить свой летный паек. Вот она и искала работу, чуть ли не каждый день ездила в Хабаровск. - Стыдливо опустила глаза и продолжила: - Работа, конечно, находилась. Не педагогическая, но хорошо оплачиваемая - в коммерческих структурах. Секретаршей. Она отлично понимала, что это за работа. Отказывалась, да и муж не разрешал. А незадолго до отъезда грустно пошутила: "Вот возьму да и укачу в страну Восходящего Солнца. Такие златые горы обещает мне один Хоцу иеца. Он содиректором совместного предприятия работает. Между прочим, очень симпатичный мужчина. Сколько ж можно мужа объедать..." Но это она шутила. Не думаю, чтобы Владимира Васильевича она променяла на какого-то япошку.
"А почему бы нет, - сделал свой вывод следователь. - Любовь, как утверждают знатоки по этой части, - чувство преходящее. А Родионов был у Ольги не первым возлюбленным и, похоже, не последним. Но если она укатила в Японию... Придется обращаться в Интерпол".
- Ольгу, если она жива, мы разыщем и в Японии, - сказал Врабий. Теперь расскажите о себе. Из того, что я слышал о вас, у меня сложилось довольно противоречивое мнение.
Вероника потеребила край халата и грустно усмехнулась.
- Обо мне столько наговорено, что я, оказывается, многое сама о себе не знала. Да Бог им судья. Уж так, наверное, в народе принято - лежачего бить. А я, откровенно говоря, и не знаю, с чего начать. Моя биография такая короткая и неинтересная, что на страничке уместится. Жила с отцом и матерью. Училась в школе. Беда, говорят, не ходит в одиночку. Так и у меня: в один год посыпались несчастья - умерли родители. Вначале отец, а через месяц мать. Мне к экзаменам в институт готовиться, а разве до этого. Вот и поплыла на первом же сочинении. Родственников никого, и никаких запасов мать и отец родили меня уже в престарелом возрасте и без конца болели. Пришлось устраиваться на работу. А вы знаете, какое это ныне непростое дело. Взяли меня в коммерческий ларек продавцом вин и табачных изделий. Дело, думалось, несложное. А вышло - хуже не придумаешь. Днем пьянь всякая пристает, а ночью - хулиганье, бандиты. Да и владелец ларьков стал домогаться. Один раз я отшила его, второй. А на третий он так меня обвел своими вонючими товарами, что подзалетела я на несколько миллионов. Знал пятидесятилетний развратник, что негде мне взять, чтобы расплатиться, пообещал: "Сам расплачусь, только не упрямься". Поняла я, что добром дело не кончится, написала письмо подруге в Южно-Сахалинск. Та ответила: приезжай, будем работать вместе в библиотеке. Я продала свою квартиру, рассчиталась с Хмырем и поехала. О дорожных приключениях вам, наверное, рассказывали.
- Да, - подтвердил следователь. - Но я хотел бы услышать от вас, это будет точнее.
Вероника не соврала пока ни в чем - Врабий перед встречей с ней связывался по телефону с пензенской милицией, и участковый инспектор района, где проживала девушка, подтвердил её невеселую биографию.
- Садилась я в поезд с легкой душой, считала, что все мои невзгоды остались позади. А злой рок следовал за мной по пятам. В купе стал приставать один оболтус. Хорошо, что с нами ехал подполковник Родионов. Он быстро охладил пыл ухажера, пригрозив выбросить из купе. Тот угомонился, а где-то, не доезжая до Читы, обокрал меня и сошел. Владимир Васильевич, видя мое безвыходное положение, забрал к себе в гарнизон. Помог мне устроиться на работу. Потом я познакомилась с Олегом и вышла за него замуж. Вот и вся моя эпопея.
- Действительно, целая эпопея, - грустно усмехнулся следователь. Скажите, а почему вы выбрали именно Соболевского, мужчину, скажу прямо, не красавца и не отличающегося, как мне известно, и другими достоинствами, кроме, разве, летных; о которых вы, разумеется, были не в курсе. А в гарнизоне столько холостяков, и, наверное, не один пытался ухаживать за вами?
- Вы правы, - кивнула Вероника. - Около меня сразу закрутились чуть ли не все холостяки. Но кто я была для них? Официантка. Девушка со смазливой мордочкой, с которой можно не церемониться. По вожделенным взглядам я прекрасно понимала, чего от меня хотят. А Соболевский был совсем иным. Он не приставал ко мне, не говорил комплиментов. Садился за стол и пока я обслуживала его, не спускал с меня глаз. И столько в них было нежности, доброты, искренности, что я не могла не ответить взаимностью. - Лицо женщины погрустнело, опечалилось. - Да, Олег был рыжий и не могучего телосложения. Многие считали его некрасивым. А для меня он был самым лучшим. Даже веснушки на щеках придавали его лицу неповторимую прелесть. А какая у него была душа! Прекрасней человека я не встречала и, наверное, никогда не встречу. Помню перед Новым годом все летчики поздравляли меня, желали счастья. Кто-то дарил новогодние игрушки, Дедов Морозов, кто-то приглашал встретить праздник вместе. А Олег принес мне громадный букет красных роз. И это зимой, на Дальнем Востоке! Я была потрясена и покорена. И когда он сделал предложение, я ни минуты не раздумывала, дала согласие.
Вероника замолчала, опустив голову. Воспоминания, видно, растеребили ей душу, и Врабию стало искренне жаль женщину. Он все больше убеждался в её честности и порядочности. Скорее по инерции, чем по необходимости, спросил: