- Быть грозе с ливнем.
Приближение тайфуна нисколько не волновало Аркадия Борисовича. Наоборот, он чувствовал прилив энергии, радости. И не считал предосудительным скрывать свой восторг.
- Вы только посмотрите на вершину облака! Это же настоящая золотая корона. И будь я художником, непременно запечатлел бы этот пейзаж на холсте.
То, что он назвал короной, а Родионову представилось наковальней, действительно заслуживало кисти художника: белоснежный кокошник на голубом фоне, переходящий по краям в дымку, сквозь которую просвечивали лучи солнца и золотили его, создавали необычную, прямо-таки сказочную картину, от которой трудно было отвести взор. А внизу облако стало уже темно-сизым, темнело и гнало впереди себя неподъемные валуны. Один валун будто бы рассыпался в пыль и завихрился, поднимая с земли на сотни метров всевозможные предметы; вода в протоке почернела, заходила рябью, словно дрожа в испуге, и вдруг ударила в берег крупными волнами.
- Сматываем удочки, рыбаки-чудаки! - крикнул Родионов и, первым, выбрав снасти, помчался к палатке. Там, схватив уже ранее использованный вместо молота камень, он лихорадочно стал забивать вокруг палатки дополнительные костыли.
- Веревку бы, - высказал вслух тревогу. - Придется лесками крепить.
- У меня есть миллиметровка, - подоспел Аркадий Борисович. - На тайменя приготовил. Она прочнее любой веревки.
- Давай сюда.
Через полчаса, перед самым вторжением тайфуна на остров, они надежно закрепили палатку и, с шутками и прибаутками, закрывшись изнутри, стали раскладывать на брезенте закуску.
6
Тайфун бушевал всего несколько минуть и захватил остров лишь левым крылом, обрушив всю силу на правый берег Амура, выворачивая там деревья, срывая листья и кружа их в небе подобно птичьей стае. Эдик лежал в кустах и наблюдал за происходящим. В землянку он побоялся идти: прибывшие на остров летуны наверняка знают о ней, и, когда буран унесет их палатку, - он был почти уверен в этом, - они рванут туда. А встречаться с ними в открытую желания у него не было.
Но палатка выдержала и, едва ветер стих, летуны вылезли и занялись рыбалкой. На этот раз им везло, рыба стала клевать как после длительной голодовки - все трое то и дело выбрасывали на берег карасей, сазанов, реже - сигов.
В Эдике проснулся рыбацкий азарт - так хотелось бросить свое укрытие и спуститься к воде, поймать хотя бы пару сигов, мясо которых, пахнущее свежим огурцом, он очень любил. Но... важнее было понаблюдать за прибывшими, досконально выяснить все их слабые и сильные стороны. То, что он задумал на сей раз, покруче прежних его деяний. Задушить бухгалтершу, прихлопнуть старикашку сторожа ни труда особого, ни риска не представляло. А тут три бугая, один другого здоровее. Военные. А военные, даже летуны, и спортом занимаются, и различные приемы единоборства отрабатывают. Вероятнее всего, и оружие при себе имеют. Пистолет же ему сейчас нужен как воздух на пути в Японию без стычек не обойтись...
О чем разговаривали летчики, ему не было слышно. Да это для него и не столь важно. Важно, что они уже малость поддали. Значит, есть у них водочка, и вечером под ушицу они хлебнут покрепче. И сон их будет безмятежнее.
Эдик потрогал на поясе небольшой тесак в ножнах, приобретенный ещё после отсидки на Колыме за ограбление таксиста. Глупый ещё был, за мелочевкой гонялся... Благо, президент после своего избрания амнистию объявил... Теперь с кучей долларов очень обидно будет попасться... Нет, надо продумать каждый свой шаг, каждое свое движение. "Терпение, мой друг. Терпение", - как говаривал киногерой. И он, Фонарев Павел, по кличке Эдик, будет терпеть столько, сколько потребуется, дождется, когда эти служивые дьяволы насытятся ушицей, напьются и отдадутся во власть Морфея. А он, Эдик, поможет им уснуть вечным сном.
7
Генерал откупорил вторую бутылку и наполнил складные стаканчики, которые возил с собой вот для таких случаев - и места занимают мало и годятся, хоть для водки, хоть для чая.
- За что теперь выпьем? - Обвел взглядом своих коллег. - За удачную рыбалку мы пили, за безаварийность полетов пили. Теперь я предлагаю выпить за первую жену.
- За первую я не согласен! - Категорично запротестовал Аркадий Борисович. - Лучше за вторую, которой пока у меня нет, но надеюсь будет.
"Захмелел следователь, - отметил Родионов. - А глаза генерала, поблескивая в свете аккумуляторного фонаря, были абсолютно трезвы, хотя они вдвоем с Аркадием Борисовичем опорожнили бутылку "Смирновской". Тренированный", - усмехнулся про себя. Несмотря на то, что отношения между ними вроде наладились - генерал первый пошел на сближение, даже извинения попросил и в знак примирения вот сюда на рыбалку вытянул, обида в глубине души Владимира Васильевича до сих пор не утихла. Разумом вроде бы и оправдывал его - должность обязывает быть строгим, - а сердце не отходило, при одном упоминании о прошлом начинало саднить. Вот и теперь - "За первую жену". Несомненно, это шпилька в его адрес. Он и раньше осуждал решительный шаг Родионова: "Зря ты Ольгу выпроводил. Она тебя любит. Сама вернулась и пять цистерн топлива притаранила..."
- Если за первую, то только за вашу, - поддержал Аркадия Борисовича Родионов.
- А я и за вашу, - ухмыляясь, стоял на своем генерал. - Первая жена, к вашему сведению, это не твоя Ольга, не твоя Нонна, - повернулся он к следователю. - Первая жена - это служба. Профессия, то есть работа. И если вы любите свою первую жену, дела у вас идут неплохо, и вторая будет любить. - Генерал обвел спутников насмешливым взглядом, довольный произведенным эффектом. - Так за первую жену. - Поднял стакан и одним глотком опорожнил его.
Родионов и на этот раз лишь пригубил - сегодня водка почему-то не шла, обжигала внутри, словно бензином, потому он воздерживался. Генерал заметив недопитую рюмку, съехидничал:
- Выходит, ты ни за первую, ни за вторую не хочешь пить. Разлюбил бесповоротно?
- Профессию свою, дело не разлюбил, - возразил Владимир Васильевич. В противном случае давно бы подал бы рапорт. Что же касается остального длинный разговор. И я вам уже объяснял: можно все простить, кроме предательства.