— Товарищ Воронов, держите себя в руках. Чтоб ни на шаг не отставали больше от группы.
Тот ответил не сразу:
— Попробую, как сказал мой знакомый, йог-любитель, когда ему предложили в час «пик» проехать на автобусе через город с ежом за пазухой.
Разведчики рассмеялись, и Дагаев тоже улыбнулся, подумав: «Хорохорится, черт. Что ж, это уже хорошо, может, и не зря мы его взяли?»
— Ах, Воронов, любыми дытына, с тобой бы не воеваты, а шутковаты, — прогудел Нехай.
«Любимое дитя»… А ведь Нехай нрав…
Дагаев пристально всмотрелся в лесную темень. За Амурко пока не тревожился — сержант из местных охотников, настоящий таежник, он, если надо, пройдет горы насквозь без единой спички и сухаря в кармане, да еще и других за собой проведет. Мысли Дагаева в эту минуту отдыха были о другом. «Что же сейчас поделывает Марля? Да что она может делать? Небось сидит на лекции в своем вечернем техникуме, слушает, пишет конспект и урывками думает…» Вот о чем она думает, кроме лекция, вернее, о ком думает Мария, — больше всего на свете интересовало Григория Дагаева. Чтобы узнать это, он не пожалел бы и половины жизни. Но хоть всю отдай — разве узнаешь? Наверное, мысли девушки так же непохожи на его мужские, как не похож ночной бой в. горах на хороводный танец под песенку про «беспечные снежинки», которую Дагаев подслушал однажды на детсадовской площадке, где так увлеченно дирижировала Мария.
Одно время Дагаев считал: Мария только и думает о нем — разве не в том признавались ее улыбающиеся при всякой встрече глаза? Его самонадеянность улетучилась после того, как однажды при расставании она, настойчиво отняв руку, сказала: «Не надо, Гриша. Мне пока нечего тебе ответить».
Холодная горечь уязвленного самолюбия, и чувство внезапной пустоты, и унизительно-ревнивая мысль: кто-то перешел дорогу Григорию Дагаеву… Может быть, морячок-отпускник, что не пропускает ни одного вечера танцев в гарнизонном Доме офицеров? Уважающие себя люди отдыхают на берегах теплых морей, на южных турбазах, где избыток загорелых красавиц, а этого принесло в глухомань — завлекать и без того: немногочисленных невест золотыми шевронами и якорями. Вот и Мария прямо порхнула навстречу, когда моряк пригласил ее на танец… Хотя где-то в душе Дагаев не мог не признать, что моряк симпатичный парень… Или тут замешался Сережка Лобов, известный в гарнизоне сердцеед, у которого ежемесячно заводится новая поклонница? То-то он и к Марии норовит подсесть в кино, и возле детского сада в конце рабочего дня; Дагаев замечал его не раз. Подойти бы, встряхнуть за ворот: «Оставь девушку в покое, не мути ей голову зря!» — да как в таком деле подступишься? Вдруг ей нравятся Сережкины ухаживания, рассердится, на смех поднимет…
— Товарищ лейтенант, мы готовы в путь, — тихо сказал Денисов. — А погони-то нет.
— Да, похоже. — Дагаев оттолкнулся палками, скользнул за деревья, выводя группу в открытую долину, где идти было легче. В лесу совсем потемнело, небо опустилось до самых вершин. В ровном гудении тайги теперь слышалась открытая угроза.
Разведчики не прошли и полверсты к ручью, когда повалил снег. Он обрушился шелестящей лавиной, крупный и рыхлый, и сразу заполнил окрестное пространство: исчез не только черный гребень лесистого хребта на противоположном краю долины, исчез и склон, вдоль которого шли разведчики, — белая шевелящаяся тьма сливалась на расстоянии вытянутой руки. Ослепленный Дагаев снова остановился, и Воронов почти налетел на него. Несколько минут разведчики стояли молча, плотной группой, слушая странный живой шорох падающего снега; казалось, бесчисленное множество уродливых существ толчется вокруг на мягких тоненьких лапках. Дагаев ждал ветра, и ветер дунул — вроде бы со всех сторон сразу, смешал, закружил белую тьму, однако теперь в разрывах ее по временам проглядывала справа черная стена лесистого склона и, хотя с трудом, различался снег под ногами.
— Брегвадзе, дайте шнур! — распорядился Дагаев. Двадцатиметровый шнур соединил пояса всех пятерых.
— Як караси на кукане, — пошутил Нехай. — Колы попадемо в уху, так усей громадой — гарный улов буде.
Никто не отозвался, даже Воронов промолчал, обескураженный крайней мерой предосторожности. Дагаев снова двинулся вперед, ориентируясь по гулу близких кедров, но постепенно их гул растворился в свисте и завывании пурги. Он понял, что группа вышла в точку, где горный склон отгибается к югу, отсюда следовало держать ближе к середине долины, к ручью, по которому теперь во избежание лишнего риска он решил выйти на место сбора… Остановился он, лишь когда убедился, что с ручьем они разминулись. Поднес к лицу руку с компасом. Бледная зеленоватая стрелка, качнувшись, задрожала, указывая север, и Дагаев чертыхнулся про себя: оказывается, группа изрядно сбилась с рассчитанного им направления, а вот когда сбилась — на последних шагах или сразу, как дохнула пурга, — лейтенант сказать не мог… Или врет компас?..