Ванн разгрыз последний кубик льда и скомкал бумажный стаканчик, показывая, что повторять не надо.
— Старший помощник, каков ваш план?
В этом вопросе отчетливо послышалось: «Вы еще можете отказаться».
— Мы подойдем ближе и посмотрим, что к чему.
— Если подойти слишком близко, может быть, вернуться назад уже не удастся. Особенно, если течение тянет нас вперед. Вы по-прежнему хотите рискнуть?
— Хочу. Вероятно, русские выбрали для проведения учений время отлива, как раз надеясь на то, что низкий уровень воды закроет для нас залив. Если они уверены, что за ними никто не подсматривает, у нас есть надежда увидеть как раз то, что они не хотят нам показывать. Возможно, что-то важное.
— Важное настолько, что ради этого можно рисковать «Портлендом»?
Ну вот. Поворачивать назад или заглотать приманку?
— В Норфолке считают именно так; в противном случае нас бы не послали. Если есть способ проникнуть в залив, мы его найдем.
Ванн кивнул с непроницаемым лицом, мысленно отметив: «Хороший ответ».
— Ну а потом?
— С противоположной стороны «прохода» глубина залива увеличивается до трехсот футов. Мы убедимся в том, что мы там одни. Если русские направят корабли, мы осуществим их идентификацию.
— А если в архивах не будет данных?
— Мы заберемся под днище и соберем данные для архива.
«Забираться под днище» означало подвести подводную лодку прямо под неприятельскую субмарину; маневр был крайне сложный и опасный. Но, хотя противник не мог слышать тебя, ты сам оказывался в идеальной позиции для того, чтобы записывать его акустические сигнатуры. Мало кому известно, что всем неамериканским подводным лодкам в мире, не важно, дружественных или враждебных государств, обязательно забирались под днище невидимые и неслышимые американские атакующие субмарины. И капитан Ванн был непревзойденным мастером подобных скрытных операций.
— Замечательно, — произнес Ванн тоном, который мог означать как: «Отличная мысль», так и: «Ты сам подписал себе смертный приговор». — Кого вы хотите посадить за управление горизонтальными рулями?
— Чоупер может остаться. За ним присматривает боцман. — Стэдмен сосредоточил внимание на экране над постом управления рулями. — Переложить руль влево на десять градусов. Новый курс сто семьдесят пять.
Подводная гора сместилась влево. Впереди справа по носу показалась новая, еще более высокая. Отдаленный красный хребет вздымался все выше, словно накатываясь волной со стороны горизонта.
— Мы проделывали это с радиобуйками и секундомером, — заметил Ванн. — Приходится переходить от одного к следующему и молить бога о том, чтобы успеть его увидеть, потому что в противном случае можно запросто потерять ориентацию и заблудиться. Тут требуется филигранное мастерство. Это все равно что лететь на бреющем полете и выглядывать из иллюминатора.
Вторая гора также осталась позади. «Портленд» вошел в тесный подводный каньон, дно которого было усыпано песком. Стэдмен не отрывал взгляд от экрана гидролокатора. Изображение быстро менялось. Синего и рыжевато-коричневого становилось все меньше, зато больше желтого и значительно больше красного. Субмарина взбиралась на подводную гору. Вскоре уже не осталось места для того, чтобы развернуться. Не осталось места для маневра. Не осталось места ни для чего; приходилось только надеяться, что значения глубин, которые непрерывно выдавал Уэлли, будут оптимистичными.
Шрамм послал вперед еще один маломощный акустический луч.
— Центральный пост, докладывает акустик. До дна четыреста футов.
Уэлли словно очнулся.
— Впереди стремительно мелеет. — Затем, желая предостеречь Стэдмена и не дать ему посадить «Портленд» на Мурманскую банку, он добавил: — Командир, на этой глубине прохода в залив нет.
— Акустик, говорит центральный пост. Есть какие-нибудь контакты вблизи?
— Центральный пост, докладывает акустик. Контактов нет, — сказал Бам-бам. — Но я начинаю ловить лязг старого буйка у входа в залив.
Якорная цепь, крепившая первый буй у входа в Кольский залив, лопнула во время шторма, и русские, оставив на дне якорь с обрывком, просто заменили цепь. И теперь, при определенном состоянии моря, цепи звенели, словно призрак на чердаке.
«Такое кого угодно с ума сведет», — мысленно отметил Шрамм.