В это время от неведомого поветрия умерла его жена, оставив ему полный дом детей. Чистую скорбь по ней он испытывал четыре дня, а на пятый подумал о том, почему бы ему не воспользоваться удобным случаем, дабы напомнить о себе лишний раз и в совершенно иной форме. Его жалобное, смиренное и скорбное послание к императору, написанное шестистопным ямбом, вышло удачным. Оно звучало трогательно и прекрасно, особенно в той части, где поэт говорил о своем убожестве и называл себя безукоризненным рабом.
После торжественных гимнов, звучавших как пасхальные симандры, ему так понравился смиренный тон его новых произведений, что он решил изощряться в них ежедневно и ежедневно отправлял такое послание всем тем, кому он прежде подносил свои оды и получал за это золотой семисис.
Однажды он написал молодому деспоту Константину:
«Ты прекрасный господин, а я твоя собака. Я громко лаю, но это потому, что мне хочется мяса. Вседерзающий львенок, накорми собаку».
Львенку понравилось необычное обращение, и он приказал выдать голодному поэту целого быка. Вместе с тем великодушному деспоту захотелось узнать, как выглядит поэт, и он велел его позвать.
Фил явился немедленно.
Его далматика была туго стянута поясом. Он учтиво поклонился и сказал:
— Подобно скифам, которые от голода стягивают живот широким поясом, я поступаю так же. Об этом писал еще Ересистрат. Я же видел это своими глазами.
Деспот посмотрел на его мохнатую бородавку у носа и с омерзением спросил:
— Неужели ты голодаешь, несчастный?
— О, человеколюбец! — плаксиво воскликнул Фил. — Судьба более милостива к творениям, нежели к их творцам: в то время как свитки с моими стихами пребывают в золотых шкатулках, я пребываю в нищете и забвении. И, видя меня нагого, неужели ты, золотой благодетель, не уделишь частички одежды для моего зябкого тела? Блуждая мыслями в небесах, я не умею думать о земном.
Деспот, утомленный его плаксивостью, приказал выдать ему шерстяной материи и заметил окружающим:
— Он мне противен. Неужели таковы все поэты?
Фил же, радостно принимая дар, думал:
— Древний софист Зиновий утверждал, что фиссагеты, приносившие в жертву богам кости, сами съедали мясо. Это было неглупо с их стороны. Боги же, приемлющие столь дешевую жертву, глупы несомненно.
Так он жил, унижаясь и попрошайничая, ученейший поэт, ритор, агиограф, связанный родством с славным и знатным родом Мелиссинов, и прожил долго. После внезапной смерти его от несварения желудка, в шкатулке с рукописями и золотыми солидами был найден написанный его рукою анонимный донос на Анему, императорского зятя. Почитая поэзию и будучи покровителем Фила, Анема без всякой огласки уничтожил неизданное произведение поэта и, вознося псалмы смерти перед осьмиглавым Крестом, горячо молил Иисуса и Приснодеву отпустить почившему все его грехи.
По его же настоянию симандры близлежащих храмов в день похорон гулко изливали неподдельную печаль.
Дионисьева икона
Писал игумен грозное послание заволжским старцам, изливая на них строгие словеса за еретицкую нерадивость ко Христу, а сам крепко думал о княже Федоре Борисовиче. Туто же он в Волоке Ламском жил и удел свой имел, а благодать духоносная мимо него шла.
Скорбя душою, пылал гневом на него игумен: пошто скачет и рзает, уподобляся жеребцу? пошто бесовскую славу творит, позорища, играния собирает и в двор свой к жене скомрахи и сквернословцы приводит? какой прибыток ему есть над птицами дни изнуряти? какая ему нужа есть псов множество имети? пошто скудную церковную казну в монастырех Возмицком и Селижарском поотымал, а ныне до Волоколамской обители богопротивно добирается?
Весь день читал игумен Триодь постную и Толкование Златоуста, а в душе не кротость плавала, но лютость кипела.
Не держал князя во чти, ибо не христолюбец был, такой же, как и родитель его Борис, умовредный осударь, не по Бозе ходяща, душу свою граблением монастырей на веки погубивший.
И чтобы гневное кипение излить, стал письмо против жидовствующих писать, кои главизны божественного писания кривосказуют и звездозаконию учат. Особливо же против злобесного волка Зосимы, коий иконы, треклятый, почитает болванами.
И когда ввечеру колкое слово придумывал, чтобы пребольно заволжских старцев уязвить, пришел старый чернец, поутру в княжий двор посланный, — в рубище изодранном, босый и в лице белый.